Небо стоит верности

Много позже судьба приведет меня в дальние страны. И я буду отовсюду привозить сувениры, наброски, зарисовки, этюды. И когда однажды ко мне придет мой старый учитель, не будет конца вопросам: правда ли, что в Красном море такая синяя вода? Верно ли, что над ледником Шеклтона такое желтое небо? И почему нет ни одного рисунка льва, если я побывал в Африке?

Я не стану смеяться над наивностью его вопросов. Я стану рассказывать ему, что в Антарктиде у горы Александра фирновый снег, похожий на залежи крупного риса, и на него лучше не садиться: можно не взлететь. Что если собираешься лететь на ледяной купол всего часа на два — возьми провизию на неделю, а лучше на две: может подняться свирепый шторм и ты будешь сидеть в самолете, пересчитывая с товарищами последние сухари…

И лицо старого учителя озарится гордой улыбкой: ведь это именно он первым открыл мне глаза на огромный мир.

Глава 9 Ледовая разведка

Для того чтобы корабли могли беспрепятственно идти Северным морским путем, необходимо изучить характер льдов, установить закономерность их движения, определить более легкий, близкий и безопасный путь для судов. Все это, естественно, невозможно сделать в одном полете. Требуется постоянное наблюдение за движением льда. Поэтому еще до начала морской навигации самолеты уходят далеко в море и исчерчивают его поверхность галсами — маршрутами разведок. Галсы накладываются друг на друга с определенным временным интервалом, например через каждые десять дней.

Такая разведка ведется регулярно и на больших площадях, что позволяет иметь общую картину ледовой обстановки по всему Арктическому бассейну. Эту разведку называют стратегической, и начинается она за один-два месяца до начала морской навигации, а заканчивается через месяц после завершения ее.

Когда же выходят на трассу морские корабли, ледовая разведка носит чисто тактический характер, так как проводится непосредственно в интересах судов. В этом случае протяженность маршрутов намного меньше, зато данные о состоянии льда отличаются подробной характеристикой и содержат непременные рекомендации о лучшем пути следования каравана. Карта ледовой обстановки и рекомендации относительно курса сбрасываются на борт ведущего ледокола.

Там, где ледовая обстановка особенно сложна, самолеты «висят» над кораблями и кабельтов за кабельтовым, миля за милей ведут караван по намеченному пути вдоль всей трассы Северного морского пути.

Это и есть ледовая разведка.

Нам поручена преднавигационная, стратегическая разведка. Корабли еще в Ленинграде, Мурманске и Владивостоке принимают грузы для Севера, а мы приступаем к изучению их будущего пути.

Туман… Серые облака рваными космами коснулись льда, впитали в себя морозную влагу испарений над разводьями, заварились тугим крахмальным клейстером да так и остались в воздухе.

Зачем рисковать? Потихоньку беру штурвал на себя, самолет набирает высоту, и тотчас все внизу обволакивает молочно-белая пелена…

— Видимость! Что с видимостью?! — слышится голос старшего гидролога Дралкина.

— Туман, — односложно отвечаю ему.

Возвращается на свое место Метлицкий, быстрым взглядом окидывает приборы и, будто не для меня, произносит:

— Высотища-то, как бы голова не закружилась…

— Всего сто метров! — восклицаю в ответ. — Туман, Николай Варфоломеевич!..

— Вижу, что туман, — спокойно продолжает он. — Что мы с тобой делаем? Ледовую разведку. Что видим? Ничего. Это «ничего» гидрологи на карте желтым карандашом закрашивают. Выходит, что мы за свою работу двойку получаем. Снижайся!

— Пятьдесят метров!

— Давай еще ниже. Видимости-то нет…

— Двадцать пять!

— Спокойно, парень. Еще немного ниже.

— Николай Варфоломеевич, земля рядом!..

— Так надо. Это, парень, ледовая. Привыкай.

Самолет идет на высоте десяти — пятнадцати метров. Только с этой высоты еще можно как-то разглядеть характер льда, и гидрологи продолжают работу.

— Страшно? — склонившись к моему уху, спрашивает Митя.

— Не знаю… — отвечаю ему и, взглянув на командира, добавляю: — Привыкаю!..

Кажется, в моих словах нет ничего смешного, тогда почему Митя и командир хохочут взахлеб?

— Не было бы страха, — обрывает наконец смех Митя, — а привыкнуть можно. Правда, некоторые… — И он делает замысловатое движение пальцами…

Уже несколько часов идем в тумане. Хотя Метлицкий не прикасается к штурвалу, мне хочется остаться одному, почувствовать самостоятельность.

И, будто угадав мои мысли, Метлицкий устало откидывается на спинку кресла.

— Ну и погодка… — сокрушенно произносит он.

— Нормальная! — вступает в разговор Митя. — Иди, Варфоломеич, чайку погоняй, а мы тут вдвоем…

— И то, — соглашается Метлицкий и поворачивается ко мне: — Следи за высотой и не теряй видимость.

Я молча киваю головой.

От ощущения ответственности за «самостоятельный» полет у меня напряжены не только нервы, где-то между лопатками появилась мышечная боль. Но об этом я не скажу даже Мите.

Между нами втискивается Штепенко. Некоторое время он наблюдает за приборами, потом слегка кивает в мою сторону и спрашивает Митю:

— Вроде обкатался?

Островенко молча поднимает большой палец.