Небо стоит верности

Через несколько дней «Обь» отдаст швартовы ледовых якорей и возьмет курс на север — домой!

Глава 16 Такая у нас работа…

И опять Арктика. Закончилась ледовая разведка, и начальник воздушной экспедиции Герой Советского Союза Михаил Алексеевич Титлов, в чье распоряжение мы поступили, распределил самолеты по новым местам базирования. Мне и пилоту Николаю Вахонину выпал мыс Шмидта. Отсюда мы будем летать на СП.

Всю осень в Чукотском море дули южные ветры. Они оттеснили дрейфующие льды к восьмидесятой параллели, и поэтому весь полет к СП будет проходить над чистой водой. Совсем не лишними теперь кажутся спасательные средства, оставленные в самолете еще с ледовой разведки. Ярко-оранжевый надувной плот и такого же цвета прорезиненные жилеты постоянно будут напоминать о том, что внизу море — неспокойное, пустынное, безжалостное.

Но мой экипаж давно проверен морем и льдами, второй пилот, Борис Кулагин, скоро сам будет летать на ледовую, бортмеханик Даниил Рувинский и радист Фома Симонович провели в воздухе не одну тысячу часов. Вот только новый у нас штурман — Николай Мацук.

Получен наконец благоприятный прогноз погоды. Я ухожу первым, через пятнадцать минут за мной последует экипаж Вахонина. Перед вылетом мы договорились выходить на микрофонную связь в начале каждого часа.

Через пять часов полета впереди покажется малюсенькая гроздь стартовых огней, но, чтобы увидеть ее, надо пройти этот длинный путь. Почти четыре часа внизу будут бушевать свирепые волны, а за час до посадки начнутся льды. Над льдами лететь спокойней: что бы ни случилось с самолетом, пилот всегда найдет подходящую площадку для вынужденной посадки.

Быстро сгущаются сумерки, и самолет втягивается в ночь, как в большую темную воронку. Включаю опознавательные огни, кабинное освещение и светильники приборов. Показания приборов нормальные. Вслушиваюсь в монотонный гул двигателей, в тонкий писк морзянки — это Фома не отпускает, перебирает ниточку связи.

Темнота и однообразный гул моторов наливают тяжестью веки. Вялость окутывает тело, и, хотя зрение продолжает контролировать показания приборов, незаметно закрываются веки. Вслед за зрением отключается слух. Но внезапная тишина служит сигналом тревоги — тут же открываю глаза. Стрелки приборов в том же положении, часы показывают то же время: мозг отключался на какую-то долю секунды.

— Под нами Врангель! — сообщает штурман.

Внизу проплывает только серая пелена облаков.

Включаю командную рацию: срок выхода на связь с Николаем.

— Восемьдесят первый, я — семьдесят седьмой. Как слышите? Прием.

— Я — восемьдесят первый. Слышу отлично. Как полет?

— Нормально, Николай Иванович. Пересекли небольшой фронтишко. Теперь вышли из облаков, вверху видимость отличная. Как у тебя дела?

— На высоте двух тысяч вошел в облака. Малое обледенение. Машина тяжелая… Может, изменить высоту?

— Не стоит, Николай Иванович. Скоро выйдешь из облачности.

— Ну, добро.

Вроде ничего и не произошло. Все та же ночь, так же гудят моторы. Но я услышал голос друга, который находится где-то рядом, и это придало больше уверенности в благополучном исходе полета. Можно опять погрузиться в неподвижность и молчаливое наблюдение за приборами — изнурительный труд пилота. Но вдруг почувствовал: в ровный гул моторов вплетается какой-то едва ощутимый посторонний звук и самолет начинает чуть вздрагивать. И вот уже стрелки приборов заметались по циферблатам. Их надо немедленно поставить на место. Нужны энергичные действия штурвала и педалей. Поворачиваю ручку отключения автопилота и берусь за штурвал.

Рувинский сквозь окно кабины направляет луч переносной фары на крыло. В ее свете виден белесый налет на кромке: обледенение!

— Включить антиобледенители! — отдаю распоряжение второму пилоту.

— Есть! — коротко отвечает Борис.

Я знаю, что тут же срабатывают электромоторы и горячий воздух выхлопа устремляется в туннели крыльев, плавя лед.

— Сколько еще лететь? — спрашиваю у штурмана.

— По расчету минут двадцать. Но точно определить трудно. Взгляни, что творится за бортом…

Я включаю носовую фару: желтый луч ее растворяется в белом молоке облачности.

— Радиопеленги берешь?

— По ним и даю расчетное место. Только неустойчивы пеленги. Плывут. Расстояния-то какие!..

Я это знаю сам. От берега полторы тысячи километров, от боковых радиостанций еще больше…

— Попробуй, Николай, заказать СП. За двадцать минут радиокомпас должен его взять.

— Пробую. Не берет…

— Помехи?

— Есть и это. Но боюсь, что далеко. Дальше моего расчетного.

— Почему?

— Слаба слышимость.

— Не уклонились ли в сторону, штурман?

— Может, и уклонились. Что я, бог? — обижается штурман. — Полторы тысячи без ничего!

Проходят двадцать минут, рассчитанных штурманом. И еще двадцать. Идем в облаках, а с СП поступают сообщения, что над ними ясно. Отклонились в сторону? В какую?

Но вот стрелочки радиокомпасов уверенно замирают на нуле.

— На приводе СП! — радостно сообщает штурман.

— Догадываюсь. А ошибка на сорок минут? Хороша точность!

Расстроенный штурман скрывается в своем отсеке.