Небо цвета крови

Захлебываясь собственными слюнями, со слезящимися глазами, першением в горле, — на четвереньках добрался до рюкзака, в отупении вытащил противогаз, надел — спасся, вырвал отходящую жизнь из дымных лап самой изворотливой и изобретательной смерти в Истлевших Землях.

— Как же повезло… — повторял я, неуемно дыша посвежевшим воздухом, — успел… смог…

Очувствовавшись, гремя острым, ревущим кашлем — сглотнул, поднялся и, переступая с ноги на ногу, с закружившейся головой, припал к затравеневшему кирпичному дверному проему, согнулся. Легкие будто плавились, в животе простреливало, все нарывало, горело огнем, как на свеженьких древесных углях. Стоял, трясся и не мог уняться — всего било дрожью, точно при столбняке. Секунда, вот вторая, третья пошла — и тело в горячем поту, пыхтит паром, а вязаный стираный свитер потяжелел от влаги, липнет к коже, и это при том, что внутри недостроенного коровника — злая холодина! Кое-как обтерся, побил по плечам — судорога отошла. Осмотрелся, сразу соображая, где будет потоп и куда отступать и пережидать ядовитый дождь. Мертвящие воды, плюясь пеной, бурно вливались через окна, накрапывали с потолка. Час-полтора такого ливня — и укрытие просто-напросто поплывет, хоть резиновую лодку надувай. И если так будет и вправду — мой труп не достанется ни бандитам, ни падальщикам, ни червякам.

«Нет-нет-нет… так помирать я не согласен… — мыслил я, — еще посмотрим…»

Минуту спустя начал мерзнуть и вернулся за плащом, всю ночь сушащимся от испарины на загнутом в крючок обрывке строительного прута. Костер совсем притух, не дарил тепла, не сушил одежду, на стенах не вытанцовывали перековерканные тени. Затоптал умирающий огонь, засыпал бетонными крошками, песком, потрогал рукава плащика, воротник, капюшон: все-таки успел подсохнуть, пускай и не до конца: внутри немножко, но все же осталась сырь.

— Что делать… на мне досохнет… — вздохнул я, по-армейски умеючи прытко оделся, глухо застегнулся, покрылся капюшоном. Из рюкзака, пошарив, забрал краги — специальные кислотоупорные перчатки. Надел. Сильножгучая жижа прибывала с каждой потраченной зря минутой. Потом некстати ветрище поменял направление, закосил дождь, криво обстреливая окна и часть доныне сухих участков пола. Уходить нужно немедленно — плевать куда, лишь бы подальше от гибели. И, разбегаясь глазами по сторонам, повсеместно видя прибывающую ярко-изумрудную кислятину, докончил: — Дождь, сволочь, льет как из ведра! М-да уж… Изначально хороший ночлег надо было подыскивать… да выбирать не приходится…

Потом бросил за плечи рюкзак, подхватил сложенные костерком автомат и винтовку, к каким подтекала «зеленая смерть», и — дальше, вглубь коровника, на поиски суши, спасения.

Бежал, перемахивал через кипучие ручейки, как заяц от наступающего на пятки волка: расторопно, не помня под собой ног, мгновениями ощупью, вслепую, животным чутьем. Тяжеловесные капли сверху били по капюшону, клевали плечи, бока, вгрызались в неподвластную им прорезиненную ткань, прожигали ничем не защищенные лямки, оружейные ремни, обливали дула, цевья, стекали к рукам. Того и гляди рухнет рюкзачок вместе со всем содержимым, вооружением, и считай путешествие окончено: ни тебе запаса чистой воды, ни провизии, ни возможности дать отпор, ни запасных фильтров, а без них — куда уж там, упаси бог! — склеишь ласты к обеду, а то и раньше, да и не самым приятным способом. Вот что значит не подумал наперед и не укрыл снаряжение хотя бы целлофановыми пакетами.

— Какой же ты, Курт, истукан… — ругал себя, — голову не включил вовремя — теперь расплачивайся. Вот останешься без всего — будешь в следующий раз знать. Если, конечно, этот следующий раз настанет…

Уже достиг середины, а деваться по-прежнему некуда: стойла превращаются в пруд, закипают, чердака и нет в помине — одна только сгнившая деревянная заготовка, с нутряным писком тающая в кислоте. И не видно ничего, ПНВ не достанешь — дождь хлещет. Запрятаться негде: всюду журчание, темнотища, как в пещере, ни одной подходящей дыры или угла — в общем, беспросветность. Чем не крыса на тонущем корабле?..

«Куда идти-то… куда… — накалялись докрасна и немедленно остывали отчаянные мысли, — не может же все так глупо закончиться…»

Где-то за пределами брошенного коровника, в незримости, шуме неутешного ливня, люто и кошмарно гремели рычания и визг мясодеров, скул потрошителей, бродяжных собак, бесперебойный галдеж костоглотов, рык и вопли других выживших животных Истлевших Земель. Непогода карала всякого, кто не нашел убежищ, выкашивала всех без разбора. Несколько раз разноголосицу рвали куцые автоматные очереди и разнобойные одиночные винтовочные выстрелы, крики. Зверье пугалось, голосило, а потом, будто бы по команде, затихали и те и другие. Только ветер и перестукивание пенистых серных дождинок не замирали ни на секунду.