Небо цвета крови

— Она о человеке под обликом волка, ищущего свое пристанище, — тем же смурым голосом рассказал Дин, покашлял, подложив левую ногу для удобства, не без иронии закончил: — А забавно знаешь что? Песенка-то точь-в-точь копирует мою судьбу, все прямо как обо мне поется: я тоже никак не отыщу себе кров, плутаю во мраке, потому что не вижу на небе звезд. На нем никогда их не бывает… Мамка моя, конечно, как в воду глядела, когда сочиняла эти слова…

На том замолчали, удушая и без того хилое общение.

— Ты бы хоть на земле-то не сидел — застудишься, не июнь же все-таки, — с заботой вознамерился подогреть умирающий разговор Курт, уставившись тому в спину — Дин шелохнулся, опустил голову, вновь сел, как и прежде.

— Ничего, я плащ подстелил.

— Можно хоть рядышком с тобой посижу? Все хоть не один…

— Садись, — разрешил напарник, переложил ружье, подвинулся и, не взглянув на того даже вскользь, пряча лицо за капюшоном, зашуганно, словно мальчишка, попросил, оправдываясь: — У тебя сигаретки не найдется? А то я забыл пачку в сарае, а возвращаться не хотелось… — зачем-то побил себя по карманам, будто еще берег надежу ее найти, — … вылетело совсем из головы…

Курт, засопев, достал свою пачку с четырьмя последними сигаретами, поделился. Закурили.

— Тебя Джин за мной послала? — с наслаждением крякая после каждой затяжки, поинтересовался Дин, пустил носом въедливый невкусный дым. Его тотчас смел ветер, унес в сторону дома.

— Как узнал-то? — удивился тот.

— Слышал, как она громко разговаривала. Вот и подумал.

Быстро докурив, Курт загасил о землю окурок, теснее укутался плащом, спросил прямо в лоб:

— Что такое с тобой происходит, дружище? — и направил собранный взгляд в напарника. Дин больше не стал прятаться, повернул голову. Гематитовые глаза слезились, потонули в кручине, опухли в веках. Лицо по-старчески пожелтело, махровые брови разбухли штормовыми тучищами, скулы и подбородок, утыканные белесо-черной многодневной щетиной, затяжелели, иссеклись стрелочками, нос загнулся клювом. Кофейного отсвета губы выражали подобие страдальной улыбки, узились в уголках. Отросшие по плечи волосы, перебитые сединой, пробивались из-под капюшона, змейками развеивались в такт воздуху. И захотел добавить: — Может, поделишься со старым другом? Не чужие ведь люди…

Напарник долго подбирал слова, ответил:

— Почему же тогда мой «старый друг», как ты говоришь, пришел ко мне по наказу своей жены? Ты ведь и не хотел идти, верно? Угодить решил просто? Я прав?

— Зачем ты так? Не выдумывай.

— А как же тогда? Бьюсь об заклад, что если не Джин, ты бы сам и не вспомнил обо мне.

Курт, желая загасить копящуюся злобу, полез за второй сигаретой, предложил Дину, но тот отказался.

— Давай заканчивай, слышишь? И обиды свои пустые выкинь из головы. Сейчас же выкинь. Не лучше ведь себя вел, вспомни: то рожу от меня отвернешь, как от прокаженного, то вопросы мои проигнорируешь, вон от семьи отдалился по неясным причинам. Что мы тебе, врагами, что ли, стали какими? А? Чего желваки-то напучил? Опять ты отворачиваешься… — выдвинул он претензии, упустив возможность заглянуть в глаза собеседнику. Потерпев момент — кинул: — Ну что ты за человек такой? Постоянно так: чуть что — затылком ко мне и молчит, как рыба. Как с тобой тогда разговаривать-то прикажешь?.. На пальцах или, может, телепатически? Ты объясни мне, я ж не пойму никак, какими способами к тебе на контакт-то пойти. Хватит, может, в молчанку-то играть?

Дин выдерживал безмолвие, опустив голову, — видимо, собирался силами, чтобы сказать какую-то дурную весть.

— Вот же тихоня… — сдавшись непробиваемости напарника, с гневом сплюнул в ноги Курт, скрежетнул зубами.

Дин упорно не говорил, а спустя какое-то время отозвался потухшим, далеким голосом:

— Дело не в вас, Курт, — и, повздыхав, продолжил: — А во мне, — помялся, — у тебя сын родился, семья больше стала, а я уже вроде как к вам и не вписываюсь. Чувствую себя гостем, и притом нежеланным. Да и понял: не быть мне ближе к твоему дому, потому что он не мой, как бы вы ни переубеждали. Оттого и отдаляться начал…

Курт, обрадовавшись — как ему почудилось — пустяку, не один месяц ковыряющему душу другу, всплеснул руками, ответил:

— Ах, вон где собака зарыта! Ну, теперь все понятно! Послушай, Дин… — затем задумал выступить с утешительным словом, но тот перебил: