Небо цвета крови

— Что? За ним меня сейчас пошлешь?.. — устремил догоняющий, хмурый взгляд через окно в спину удаляющемуся другу — тот с ружьем на плече, скрыв лицо за заштопанным капюшоном, весь в ферраллитных лучах полуденного солнца, мерил шагами вытоптанную за годы хождений изгибистую тропинку, жиденько прикрывшуюся усохшей травой, направлялся к пруду. Покривив рот, подумал: «Черт его поймешь, молчуна: носит в себе что-то, как хомяк, и не делится ничем. Думай за него, гадай-выгадывай…»

— Да, Курт, пошлю, и еще как пошлю! — не без волнения запричитала Джин. Бобби, увлеченно слушая мать, замерцал глазками, задумал дурачиться с ложкой во рту, мазать кашей щечки и нос. Заметив баловство, та незлобно порицала сынишку, взялась очищать фартуком выпачканное личико: — Бобби, ну что же ты весь как хрюшка сидишь? Зачем себя кашей-то заляпывать, солнышко?..

Мальчишка, вертясь юлой, упорно сопротивлялся, не желал даваться без боя, кричал, укал, дергал ножками. Курт, вмешавшись, убрал от него остывшую тарелку, успокоил словами, потом продолжил, стряхивая с домашних штанишек сына крошки от недавно съеденного пряника:

— Ну, хорошо, милая, допустим: заведу я с ним разговор — и что дальше? Ты же его знаешь: он лишь в редких случаях может что-то нам поведать о своих депрессивных раздумьях, а так будет все держать в себе, вздыхать постоянно и тупо напиваться. Если в прошлый раз мотив еще был обоснован, то сейчас понять, что в нем засело, — сродни тыканью пальцем в небо: никогда не разберешься. Вот какая печаль Дина сломила?.. То-то и оно… — Полюбивший высокий мерный тембр папиного голоса, Бобби залепетал, сам же хихикая над тем, чего такого сказал. Подворачивая ему расползшийся рукав рубашки, отданной в наследство, Курт закончил: — В конце концов, Джин, он — не наш Бобби, — улыбнулся сынишке — кроха, захлопав глазками, не умея пока толком реагировать на эмоции взрослых, приоткрыл ротик, дернул папке не сбритые усы. И исправил обмолвку: — В смысле, не ребенок, а взрослый человек. Почему мы должны перед ним распинаться, бегать, в самом деле, если у него в голове зародился какой-то там очередной психоз? Ну, вот скажи мне, дорогая?..

— Во-первых, смени тон, Флетчер… — вдруг строго заявила супруга, раздраженная такой непонятной озлобленностью в речах мужа, страшно нависла над ним, потемнела. Ореховые волосы сеном высыпались по плечам, лоб сморщился, изрезался белыми морщинами. Тот на секунду даже потерял почву под ногами, разом смолк, в изумлении заметался глазами, как вор, застигнутый врасплох. К лицу прилипла краска, правая бровь, встав радугой, занемела, щеки вздулись жабрами. — Разговор идет не о каком-то там проходимце или бродяге, а о нашем с тобой члене семьи, твоем друге, если ты не забыл! — искоса, с недовольством прижмурившись, кровенея белками, взглянула на Курта — муж со смятенным видом жевал губы, мрачнел. И тут же: — А во-вторых, наш долг помочь ему, где-то подсказать, направить. И перестань уже его недооценивать, ставить ниже себя! Какое ты на это имеешь право, скажи мне? Чем ты лучше него? Не падай в моих глазах, Курт, пожалуйста. Сам ведь знаешь, как тяжело вернуть мое расположение обратно…

Здесь встряла Клер. Дошив плащ — воткнула иголку в кусок желто-красного поролона, повышенным, изменившимся с возрастом голосом произнесла, просверливая родителей ледяными глазами:

— Прекратите обсуждать дядю Дина! Разве не видите: ему сейчас плохо! Что вы на него накинулись?.. — и — к отцу с укоризненным видом, предъявляя: — А ты, пап, вместо того, чтобы устраивать здесь совершенно ненужное обсуждение, лучше бы, как мама правильно говорит, пошел бы за ним и поговорил по-мужски! А то выговаривает что-то за спиной… да ну… противно даже слушать…

Джин, заручившись поддержкой дочери, предельно наполнилась значимостью, поглядела на мужа инквизиторски, сложа руки, резюмировала:

— Слышал, что дочь говорит? Вот иди и разговаривай с ним. Тоже мне друг… — язвительно усмехнувшись, царапнула: — Он о тебе что-то не забывал в трудную минуту, щенком возле тебя крутился, когда ты с кровати встать не мог! А теперь резко не нужен стал?.. Сдвинул к обочине своей жизни?..

— Джин… — попытался остановить нападки в свою сторону Курт, приподнялся, разглаживая черную спортивную толстовку, отошел от Бобби, притихшего на время ссоры. Зрачки досадливо сжались, взблеснули прохладой.

— Значит так, дорогой мой, — оборвала Джин, жарко выдохнула, — пока ты не найдешь с ним язык и взаимопонимание — домой можешь не возвращаться. Вот как хочешь, а чтобы Дин вернулся к нам прежним! Это ясно?..

Супруг, не в состоянии справиться с двумя ополчившимися против него женщинами, закраснел, почернел глазами и, махнув, все-таки сдался:

— Ладно, бог с вами! Уговорили. Схожу я, схожу… — и — себе: «А что делать-то? Надо. Мои хозяйки правы — нельзя так с Дином… напылил что-то на него не по делу… — прибавил: — Да и не хочется как-то вокруг дома до ночи тусоваться…»