Небо цвета надежды

Ее уносили каждый вечер, и всю ночь, терпя тяготы моего ремесла, я вспоминала лепет малышки и слышала ее плач. Я не могла дождаться утра, когда ее приносили мне, клали на грудь и позволяли покормить. Но она выжила – кроха моя. Видно, сил у нее оказалось больше, чем у меня. Со временем она научилась выносить голод, на целую ночь заглушая его сном. Она приноровилась к тому графику кормления, который придумала Мадам. Меня это приводило в изумление. Такая маленькая, она уже умела приспосабливаться, узнавая мир, в который я привела ее.

Как раз через неделю после родов на пороге моей комнаты появился Арун-сагиб. Он внимательно разглядывал меня.

– Хочешь увидеть ее? – спросила я.

– Кого?

– Малышку.

В глазах Арун-сагиба полыхнул гнев.

– С какой стати? Я пришел увидеть тебя, а не этого проклятого ребенка.

Я поспешила задобрить его, оправдывалась, что сказала, не подумав. Проведя со мной ночь, он уже собрался уходить, но остановился в дверях и предупредил:

– И не задавай мне больше идиотских вопросов.

Этот разговор должен был стать мне уроком, но я по-прежнему чувствовала себя виноватой за то, что познакомила мою кроху с этим гнусным миром. Я видела вокруг детей лет четырех или пяти, рожденных такими же женщинами, как я. Они играли в грязных подворотнях, еще не зная, в каком мире им предстоит жить, не понимая, что вокруг расхаживают сутенеры, что мир состоит из мужчин, у которых на уме лишь одно. Я смотрела на дочку, спящую на холодном полу, в пеленках изодранных и измазанных, как моя жизнь, смотрела на блики на ее прозрачной коже и размышляла, какая ей уготована судьба. Не желая сдаваться, я попробовала сказать Арун-сагибу, что не хочу, чтобы она занималась нашим ремеслом. Однако он посмотрел на меня так, словно не понимал, что я толкую о его собственной дочери.

– Ему плевать, – пожаловалась я как-то Сильвии, когда мы стирали на колонке белье.

– Боишься, что ее у тебя отнимут? Не переживай, время еще есть. Пока ей не исполнится восемь или девять, ничего с ней не сделают. Значит, волноваться еще рано. А там что-нибудь придумаем.

Мне хотелось считать, будто мое дитя – словно цветок, распускающийся каждое лето, какой бы суровой ни была зима. А еще мне хотелось остановить для нее время, придержать его до тех пор, пока мне не удастся вызволить дочку отсюда. И чтобы обмануть время, я одевала ее, как мальчика, перекраивала свою одежду и шила ей крохотные штанишки и рубахи, надеясь как можно дольше водить всех за нос. Мне хотелось, чтобы, глядя на моего ребенка, все забыли, что она родилась девочкой. Но время как песок: чем сильнее стараешься удержать его, тем быстрее утекает оно сквозь пальцы.

Аша – моя Аша – выросла в маленькую пятилетнюю непоседу, неугомонную и на удивление хорошо осознающую свое место в этом мире. Она научилась подлаживаться к обстановке. По утрам она, подобно обычным детям, засыпа́ла меня вопросами. Почему птицы летают? А почему собаки не летают вместе с птицами? Почему Господь не подарил им крылья, чтобы они тоже посмотрели мир?

– Это несправедливо! – заявляла мне она.

Ее вопросы никогда не иссякали, а у меня, в отличие от моей аммы, не хватало терпения все ей объяснять.

– Так уж Господь распорядился, – говорила я.

Чтобы сменить тему, я рассказывала ей о моей амме, о том, как мы жили в деревне, в доме с протекающей крышей.

– Представляешь, я смотрела, как с потолка в ведро капает вода, и думала, что крыша плачет.

Аша хихикала и глядела на меня широко открытыми глазами, а я вспоминала, как мы с аммой ходили по воду, стирали одежду и стряпали. О печальном я умалчивала – вспоминать об этом мне было непросто, а она все равно не поняла бы. Потом я рассказала ей и о Таре: как мы познакомились, как она пришла мне на помощь, когда мне не на кого было положиться, как она вытащила меня из страшного кризиса.

– Амма, а что такое «кризис»? – спросила Аша.

– Я как-нибудь расскажу тебе, когда вырастешь.

– А то, отчего многие тут кричат, – с тобой тоже это делали? – Она вгляделась в мое лицо.

Я старалась удержаться от слез. А я-то убеждала себя, что она ни о чем не подозревает! Даже смешно – ведь вся наша жуткая жизнь была как на ладони. Разве могла она чего-то не знать? И тем не менее мне хотелось, чтобы она не знала.

– Амма… – Она потянула меня за руку, требуя ответа.

Я вернулась к прежней теме – стала рассказывать ей о годах, проведенных с Тарой, о террасе, где та учила меня читать, и о том, что добрее девочки я не встречала.

– Но, амма, ты же сейчас не читаешь.

– Я… у меня просто руки не доходят. Но если ты встретишь Тару, попроси ее и тебя научить.

– И она научит?