Небо цвета стали

Все шло так, как он и спланировал. Кочевники ударили до того, как лагеря успели толком окопаться: подступы к главному лагерю теперь украшали лишь догорающие круги. Несколько Листков устояло под атаками, но это не имело значения, они будут уничтожены в нужный срок. Теперь пришло время штурма главного лагеря, череда атак на очередные полукружия, и лишь глупец посчитал бы, что это окажется простой работой.

Йавенир уже слышал доклады Ких Дару Кредо. Фургонщики не сдавались и не просили о милосердии. В восьми захваченных лагерях находились около двух тысяч человек, а в плен взяли лишь троих, да и то – они вскоре умерли от ран. Его жереберы насылали на лагерь верданно потоки жара, но они были уже измучены, хотя пятерых самых сильных он пока придерживал в резерве. Когда подойдет время атаки, фургоны запылают, словно смоляные факелы.

Он взглянул направо – час назад он решил, что Дару Кредо, его непокорный сын, уже получил соответствующий урок, – и отдал приказы.

Со стороны лагеря Аманева Красного выдвигались тяжелые колонны, освещенные сотнями факелов. До рассвета осталась лишь пара часов. Прежде чем встанет солнце – а скорее, прежде чем тучи обретут серо-стальной оттенок – внешние полукружия лагеря Фургонщиков должны пасть.

Усмешка искривила и второй уголок губ старого вождя. И вот он отдал те приказы, которые должен был отдать, а сейчас собирался проверить, настолько ли велика ненависть, какую верданно испытывают к племенам Аманева Красного, как о том говорят. После того что сделали сахрендеи – она должна быть огромной.

Светловолосая невольница шевельнулась в третий раз за последнюю четверть часа. Обычно – и это его в ней удивляло – могла она становиться частью обстановки настолько же хорошо, как, скажем, стул, на котором он сидел.

– Ты из-за чего-то переживаешь, драгоценнейшая?

Она даже не взглянула на него, что любому другому – мужчине, женщине или ребенку – стоило бы глаз. Но не ей, чье прикосновение вернуло ему молодость и кто предостерег его, чтобы следил за северо-западом своей державы.

Она смотрела в темноту с неким напряжением, словно пытаясь пронзить ее взглядом. Ее рука чуть двигалась.

– Узел… – прошептала она. – Формируется узел. Вся битва сворачивается вокруг единственной точки…

Он засмеялся ласково. Женщины…

– Нет, драгоценнейшая, битвы – это не ткань, они не сворачиваются и не разворачиваются вокруг каких-то узлов. Это соревнование силы воли и опыта вождей, а еще – мужества воинов.

Она наконец повернулась в его сторону, лицо ее было бледнее, чем обычно, и странно замершим.

– Я не одна из твоих певцов, мой господин, я не запишу эти слова, чтобы стали они свидетельством твоей мудрости. – Она использовала язык Вольных Племен, формальный и несколько чрезмерно торжественный. – Но, когда битва проиграна, армия разбегается, верно? А когда разбегается армия, сперва разбегается одно Крыло, так? А когда разбегается одно Крыло, сперва бросается в бегство единственный а’кеер. А чтобы сбежал он, в нем должен найтись один воин, чье сердце первым оробеет и кто первым повернет коня. Я права, мой господин?

Ему не понравился ее тон, но в целом для женщины говорила она мудро.

– Права, майи.

Йавенир назвал ее прозвищем, которое само по себе было ласковым напоминанием. Майи – баловень, вещь, собственность. Она поняла и сразу сделалась покорна.

– Прости, господин, – поклонилась она, но продолжила: – Но, когда бы нашелся кинжал, что воткнулся бы в сердце того воина перед самым его бегством, возможно, а’кеер, Крыло и вся армия продержались бы на поле боя на минуту дольше, и, может, потому проиграл бы враг. Если бы сейчас из тьмы прилетела стрела и воткнулась в твое сердце, разве битва не закрутилась бы вокруг этого места? Хаос и паника отсюда распространились бы во все стороны и охватили бы всех твоих воинов. Ты стал бы узлом.

Она редко говорила так много, но он позволил, поскольку были они одни, ближайшие стражники стояли шагах в тридцати, а потому никто ее не слышал. Кому-то другому за саму мысль о том, что он, Отец Войны, Сын Галлега, может погибнуть от обычной стрелы, Йавенир приказал бы вырвать язык и бросить псам. Некоторых слов нельзя было произносить.

– Хаос, мой господин, действует через узлы, через точки, из которых распространяется уничтожение. Там, – махнула она рукою, – формируется узел, собираются духи, ползут сквозь землю… Ждут. Это дурной знак. Твои шаманы не чувствуют этого? Они настолько… за… заняты боем? Нужно обрезать тот узел.

Она начала заикаться, чего не случалось с ней с того момента, как вошла в его шатер несколько месяцев назад. Должно быть, она сильно нервничала.

– Погоди, – прервал он ее. – Сперва они.