Небо цвета стали

Лагерь Нев’харр уничтожался спокойно и методично, словно был это не бой, а спланированная страда. Жереберы беспрестанно метали в него чары – на этот раз с дальнего, более безопасного расстояния и под прикрытием сильных отрядов конницы. И что с того, что кое-где колдуны Фургонщиков им сопротивлялись? Она видела землю, тронутую заклинанием: как та вспучивается и ослабляет чары се-кохландийского шамана, видела группки призрачных созданий, будто духов, рожденных из самого дыхания Владычицы Льда, которые бросались и сталкивались с волнами жара. Колдунов было мало, они могли сдержать лишь каждую четвертую или пятую магическую атаку. Тем более что жереберы чувствовали себя все смелее.

Где-то за полмили от нее остановился один из них. Примерно с сотню всадников окружали маленького мужчину в серых одеждах, что неловко сидел на гнедом коньке. Человек тот сделал несколько жестов, воздух вокруг него заволновался, а потом понесся вперед, укладывая волной жара высохшие травы. Черная полоса с тлеющими краями мчалась в сторону повозок, постепенно расширяясь; ударила в деревянные борта, которые мгновенно задымились и потемнели. Конь колдуна стоял, окаменев, даже не вздрогнул, когда тот легко соскочил на землю и подбежал к другому жеребчику. И только тогда конь завалился вперед, на ноздри, живот его вспух, словно мех, наполненный воздухом, шкура задымилась, он пытался заржать, но жалоба его потонула в вылетающей изо рта волне черной крови. Один из всадников набросил аркан на заднюю ногу несчастного животного и потянул его, все еще подрагивающего, к лагерю Дару Кредо.

У кочевников ничего не пропадало зря.

В один момент Кей’ла поняла, отчего ее сородичи так ненавидят жереберов. Будь у нее свободны руки, имей она лук или арбалет, хотя бы нож!..

Эмоции были дикими, будто не ее, – они ломали ее равнодушие, Кей’ла в бессильной ярости протянула руку к удаляющемуся отряду, не чувствуя боли разрываемого тела, и закричала.

Это был безумный вой, орала она не своим голосом – голосом тысяч людей, мужчин и женщин; деревянные жерди треножника пульсировали в ритме ее крика, рождая лица, все новые и новые, накладывающиеся одно на другое; глаза уходили на губы, губы закрывались и вспухали носами, которые вдруг посверкивали гладкими зеницами. Вытянутые вперед ладони тоже начали вспухать, пальцы почернели, из-под ногтей полилась кровь.

Ничего не случилось.

Жеребер не вспыхнул огнем, не взорвался дождем крови и костей – даже не оглянулся. Голос ее утонул в шуме битвы, сделался лишь еще одним аккордом военной песни, наполняющей окрестности.

Она опустила руки, боль вернулась, ухватила ее когтями, рванула. Наполовину присохшие раны, разодранные внезапным движением, пролились красным, и лежащая на земле голова напилась свежей крови.

Кей’ла услышала приближающегося коня. Саонра Вомрейс на ходу соскочила с седла и шла к ней: волосы в беспорядке, безумие во взгляде, нож в руках.

Женщина даже не посмотрела на мертвых стражников – интересовала ее лишь Кей’ла. Подошла ближе, встав против нее почти лицом к лицу.

– Мы сражаемся, – выдохнула она. – Идем на штурм, истекаем кровью и умираем. Оставляем там наших братьев… Мы поклялись, что сожжем ваши фургоны… потому что…

Внезапным движением она схватила Кей’лу за рубаху на груди и притянула к себе:

– Они смотрят на тебя. Идущие в бой… Мы поклялись… за разбитые сердца… предательство… А теперь у нас нет ни гнева, ни боевой ярости, которая потрясла бы небеса… Когда я сказала им, что ты не желаешь милости, некоторые… некоторые просили тебя о прощенье… Тебя! А к тому же… духи отвернулись от нас… столпы мертвы… у нас неоткуда взять благословения…

Саонра оттолкнула ее резко, взмахнула перед лицом ножом:

– Проси прощения! За то, что вы сделали… Что были у тебя мать и отец… что они выбрали тебя вместо… вместо…

Взблеснуло – нож отлетел в сторону. Женщина упала на землю, на спину, глаза широко открыты, рот искривлен удивленьем. Он! «Откуда ты здесь взялся?! Как?» Но – был, был, ее братик подскочил к ней одним прыжком, склонился над лежащей женщиной, узкий клинок уперся ей в щеку, когти на левой руке слегка подрагивали.

Тишина.

«Убей ее! – Что-то в Кей’ле выло и верещало: – Убей! Убей! Убей!»

Мальчишка трясся, ждал, шрам на спине потемнел. Он обернулся к ней и посмотрел как-то странно. Сделал движение рукою, клинок исчез, потом он ухватил когтистой ладонью за ближайшую жердь, что принялась виться и биться под тем прикосновением, а вторую ладонь положил на голову женщине.

Тишина.

А потом уанейя закричала. Схватившись за голову, будто пытаясь оторвать его руку, она орала. Вырвалась наконец, на четвереньках добралась до ближайшей жерди и обеими руками вцепилась в нее. Дерево пульсировало лицами.

– Нет… нет… нет… нет… НЕТ!!!

Крик этот, чуть другой – он отчаянный, слова выдыхались, выплевывались к небесам, резали воздух, словно летящие стрелы. Женщина глядела на Кей’лу диким взглядом.

– Нет… дитя, нет! Это неправда! Это… духи здесь. Не при столпах… а здесь… Они… ты… я сейчас…

Встала. Осмотрелась и потянулась за лежащим на земле ножом.