Небо цвета стали

Сахрендеи как раз пошли в пробную атаку. Часть конницы спустилась с лошадей, превратившись в солидный отряд пехоты, остальные заняли место по бокам. Конница двинулась первой, засыпая линию обороны дождем горящих стрел. Лучники скакали в сторону фургонов, выпускали стрелы и возвращались по окружности, внешнюю часть которой создавали воины, держащие факелы. Всадники подъезжали к ним, зажигали стрелы и снова скакали вперед. Ночью выглядело это исключительно эффектно, два больших, вращающихся в противоположных направлениях и плюющихся огнем круга всадников, и движущаяся между ними масса пехоты в скорлупе щитов.

Пехота, которой, похоже, не найдется много работы.

После атак жаром, длившихся вот уже несколько часов, внешние стены фургонов были так нагреты, что загорались от одной-единственной стрелы. Защитники даже не пытались их гасить. Старик улыбнулся, на этот раз широко, его догадки насчет проблем Фургонщиков с водою полностью подтвердились. Полукруг фургонов, который атаковали сахрендеи, запылал, словно скирда соломы, пламя встало футов на тридцать, золотое сияние залило все на сотни ярдов. Йавенир прищурился, над линией пехоты в колеблющемся свете пламени было видно знамя с волчьей мордой, перечеркнутой несколькими белыми полосами. Волки. Как он и полагал, Аманев выслал в бой свои лучшие тяжеловооруженные отряды. Не свыше тысячи человек, но для того, чтобы захватить одну или две защитные полосы, больше и не нужно.

Йавенир взглянул вправо: между шатрами за спинами атакующих как раз начали выезжать новые ряды конницы. Было их много, даже не считая тех, кого сейчас атаковали верданно: как минимум пятнадцать тысяч. Пока в последние годы он потихоньку погружался в старческую слабость, силы сахрендеев выросли. Хорошо бы, если б после этой войны им пришлось подольше зализывать раны, поскольку вслед за силой идет гордыня, а она – стремя у седла, на котором ездит бунт.

Отец Войны улыбался уже открыто. После того что они сделали, ему нет нужды переживать об их потерях.

Дерево, атаковавшееся полночи магическим жаром, горело быстро; впрочем, это были жилые и транспортные фургоны, поменьше и послабее в бортах. Через четверть часа, во время которого невольница его не переставала вертеться и сопеть, огонь начал угасать, и пехота тотчас перешла к штурму. Было видно уже немного, догорающие уголья в два счета оказались вытоптаны тяжелыми ногами, и отряд без проблем ворвался в первую линию обороны.

Именно: без проблем, и в этом-то проблема и состояла. Отец Войны вздохнул и мучительно потер лоб. Уже после первых залпов, когда защитники не ответили собственными стрелами, стало ясно, что линии фургонов оставлены. А потому командир кочевников должен был прервать поджоги и сразу бросить вперед пехоту – стоило захватить эти фургоны в лучшем состоянии – один Галлег знает, что можно сделать с большим числом исправных повозок. Ну что ж, это только одна схватка, бои же и предназначены для того, чтобы молодые вожди учились на собственных ошибках.

Пехота, подобно огню, захлестнула гарь и, как мог легко себе представить Йавенир, встала перед двумя очередными линиями обороны. Внезапно раздался вскрик, такой сильный, что он непроизвольно содрогнулся, – будто выстрелил гигантский арбалет. Сахрендеи получили залп с двух сторон, заклубились, закричали. Было темно, но старец видел слишком много битв и прекрасно знал, что там сейчас происходит. Убитые и раненые падают на землю, истекая кровью, во внешней стене щитов появляются дыры, стрелы ныряют туда, ища очередные тела, отряд колеблется и отступает. А потом рык – он услыхал его даже здесь: во тьме ночи всякий звук разносится далеко, а битва нынче шла лишь в том одном месте. Рык дикий, гневный. И внезапно шеренги атакующих бросились на шеренгу фургонов. Об борта ударили лестницы – это ведь все еще жилые фургоны, они легче и ниже боевых; тяжелые топоры вгрызлись в дерево, по лестницам поднялись первые смельчаки, смели защитников с крыш, яростно порубили стропила, чтобы ворваться внутрь, – неужто они забыли, каков план?

Через миг рык раздался и с другой стороны, и началась контратака. Верданно дрались дико, отбросив сабли, копья и топоры: в таких условиях, на скользкой от крови крыше, сражаются ножами, кулаками и зубами, тела схлестываются и валятся на землю, а сторона, на какую они упадут, решает – выживут или погибнут. Через минуту командир сахрендеев понял, что это еще не подходящий момент, что Фургонщиков все еще слишком много, потому подал сигнал, и атакующие отошли, преследуемые стрелами и дротиками.

Йавенир видел все те образы под сомкнутыми веками. Снова возникали там картины времен первой войны, когда ему приходилось захватывать племенные лагеря один за другим. На самом-то деле ничего не изменилось: прошло тридцать лет, а люди все еще сражаются и гибнут на этой паршивой возвышенности.