Небо цвета стали

Фургоны остановились на время, необходимое, чтобы подготовить следующий кусок дороги для колес. Для гор, что должны бы состоять из твердой скалы и камня, было здесь многовато земли, грязи и воды. К тому же задержка в дороге представляла определенную проблему. Раньше всякая остановка превращала караван в лагерь, а пространство, окруженное стеной фургонов, сразу делалось освоенным и безопасным. Теперь же весь лагерь Нев’харр растягивался многомильной змеей, а чужое, враждебное пространство начиналось сразу за дверьми фургона. Даже в Лифреве семейные фургоны создавали очерченное безопасное пространство. Здесь было иначе. И это невзирая на то, что с обеих сторон охраняла их линия стражников, которые жгли костры и непрерывно перекрикивались. Нее’ва закончила работу и потянулась.

– У-у-у-ух. Еще немного этих веток, и я сама превращусь в иву и выпущу листки. Скоро Первая позовет нас на ужин, а потому – ступай, помой руки и готовься. Ты хорошо сегодня поработала.

Собственно, о том и речь. Нее’ва, которая ее хвалит, Нее’ва, которая позволяет использовать ценную воду для умывания, Нее’ва, которая временами умеет прикусить язык. Совершенно как если бы сестру кто-то подменил.

Кей’ла выскользнула из повозки в темноту. С коней сняли хомуты, вычесали, накормили и напоили. Конечно, люди не садились ужинать, прежде чем позаботятся о животных. Те стояли теперь, привязанные к дышлам, их широкие спины покрывали шерстяные пледы, а с морд поднимались облачка пара. Ночи в горах были и вправду холодными.

Она подошла к последнему фургону, принадлежащему ее роду, по крышу груженному железом, древесным углем, кузнечными инструментами и несколькими глыбами сырого железа. Эту повозку наверняка никто не попытается разгрузить в дороге за отсутствием времени на монтирование и запуск кузницы. А у сидящего на козлах Мер’данара тоже не было причины проверять ее содержимое.

Она отворила заднюю дверь, вошла внутрь и присела, протянув вперед руку. Там было темно, слабый отсвет окрестных костров несмело вкрадывался в щели над дверьми и сквозь крохотное окошко, глазам требовалось немало времени, чтобы начать различать что-то кроме пятен тьмы. Одно из них шевельнулось и дотронулось до ладони девочки.

Кей’ла услышала, как ее обнюхивают.

Она нашла его в фургоне, из которого стянула тот плед, что оставила в лесу. Разве только сама Владычица Степей знала, как ему удалось туда добраться. Это было в день, когда они тронулись в дорогу, – возможно, он использовал замешательство, сопровождавшее сборы лагеря.

– У меня есть кое-что для тебя, – она подала ему половину лепешки. – После ужина – принесу еще.

Не знала, понял ли он что-то, но это, по сути, значения не имело. С минуты, когда она его нашла, завернутого в подаренный плед и трясущегося от горячки, он не издал ни малейшего звука. Ни разу. Был таким, каким она увидала его во снах: худой, словно обтянутый кожей скелет, с мышцами, в которых каждое волокно выглядело словно вырезанным из камня, с кипой темных волос и светло-голубыми глазами. И с лицом неподвижным, словно посмертная маска. Он никогда не улыбался, не кривился, не хмурил лоб. Совершенно как если бы не знал, что такое мимика.

Ел он странным образом: не откусывал, но ломал принесенную еду на маленькие кусочки и по одному вкладывал в рот. Пил много воды. Позволил ей осмотреть себя только через пару дней путешествия – и то лишь потому, что был слишком слаб, чтобы протестовать. На спине его длинная рана шла от левой лопатки и заканчивалась над ягодицей. Порез воспалился, началась горячка. В тот самый день, вечером, Кей’ла принесла в фургон немного мази, которую использовали для плохо заживающих ран коней: его порез она сперва обмыла, а потом тщательно смазала. Знала, что лекарство отчаянно щиплет, однако он не издал ни звука.

Следующим вечером он приветствовал ее внимательным, без малого навязчивым взглядом, смотрел неподвижно, почти не моргая, а потом движением быстрым, почти незаметным ухватил ее за запястье. Медленно приблизил руку к своему лицу, понюхал, дотронулся языком. Тогда она впервые отчетливо разглядела его левую ладонь. Он носил на ней искусную конструкцию с десятком проводов, соединяющих охватывающий запястье браслет с несколькими кольцами, вставленными между суставами. Кончики пальцев венчали накладки в форме птичьих когтей. Браслеты, перстни и когти выглядели стальными, а соединяющие их провода – медными или золотыми. Провода бежали по тыльной стороне ладони так, чтобы кулак можно было свободно сжимать и разжимать.

Кей’ле казалось, что он старался быть аккуратным, но, если бы тогда чуть сильнее стиснул ладонь, наверняка сломал бы ей предплечье. Хорошо, что она носила длинные рукава, иначе ни за что не сумела бы объяснить, откуда синяки.

Он не был голым, хотя набедренную повязку и два пересекающихся на груди и спине ремня она вряд ли назвала бы одеждой. Странный, очень странный прикид для того, кого ты встретила в горах.