Небо войны

Гитлеровцы не выдержали нашего дружного удара. Беспорядочно сбрасывая бомбы, они ныряли вниз и разворачивались на обратный курс. И как раз в это время появились наши истребители. Теперь нам можно было уходить. Мы свою задачу выполнили, не потеряв ни одного самолета.

5 мая наши войска овладели станицей Крымской. В этот день на аэродром не вернулся Вадим Фадеев.

Вражеская авиация окончательно утратила свое превосходство в небе Кубани. Наши бомбардировщики и штурмовики наносили теперь массированные удары по так называемой «Голубой линии» немцев. Истребители тоже действовали большими группами, встречая врага на дальних подступах к фронту.

Противник непрерывно укреплял оборону, подбрасывая на Кубань все новые и новые подкрепления. Казалось, именно здесь разыграется решающая битва. Но 8 мая и у нас смолкли орудия, притихли аэродромы.

На следующий день, теплым весенним утром, у КП собрался весь полк. Замполит Погребной, носивший, как и Фадеев, почетную фронтовую бороду, повел речь о победе войск фронта, об успехах наших летчиков. Затаив дыхание мы ожидали, что он скажет о Вадиме Фадееве. Вчера поздно вечером возвратились люди, ездившие туда, где упал его самолет. По отрывочным рассказам уже была восстановлена вся картина боя, в котором участвовал Фадеев, связаны в целое подробности последних минут его полета. Мы знали, что плавни, заросли камыша, над которыми Фадеев тащился на подбитой машине, навсегда поглотили тайну его гибели.

Погребной перечислял имена героев битвы за освобождение Крымской. Его голос звучал звонко, сильно и вдруг надломился. Замполит умолк и опустил голову. Мы поняли, чье имя было ему тяжело произнести. Оно жило, звучало в этом свежем воздухе, в лучах солнца. А человека не было. На лице Погребного мы увидели слезы и тоже безмолвно склонили головы. Эта минута общего молчания была солдатским прощанием с нашим другом, товарищем, коммунистом.

Замполит снова заговорил о бессмертии наших подвигов, о счастье народа, за которое мы сражаемся, о завоеванном господстве в небе Кубани. Все это сливалось с образом Вадима Фадеева. Он был человеком большой души, неисчерпаемого оптимизма, железной веры в победу. Я слушал Погребного, призывавшего нас крепиться духом, отомстить за Фадеева в грядущих боях, слушал – и думал, думал о Вадиме.

Он стоял передо мной. Богатырь, щедро наделенный добротой, искренностью, душевной чистотой, юношеской неиссякаемой веселостью, выдумкой, энергией. За непродолжительное свое пребывание в полку он оставил в каждом из нас глубокий, неизгладимый след. А я с Вадимом не только взлетал с одного аэродрома, жил в одном общежитии, встречался за одним столом, обсуждал проведенные вместе бои. Я крепко дружил с ним.

Вадим еще там, в Манасе, умел шуткой, вызовом на откровенный разговор быстро устранять недоразумения, которые возникали в наших взаимоотношениях с Марией. Он сам затащил нас к местному фотографу, усадил перед объективом и сказал:

– Сними их, пожалуйста. Они, понимаешь… Ну, в общем они должны быть навсегда вместе. Снимай быстро!..

Он очень тонко угадывал настроение, состояние товарища и находил для него нужное хорошее слово.

Когда я узнал, что Фадеева не нашли, что он упал со своим самолетом в плавни, как было с Никитиным, мне стало еще дороже все то, что было пережито с ним вместе. Но я, привыкнув анализировать свои действия и поступки, теперь и потом еще много раз думал о поведении Фадеева в полетах и на земле, доискивался причин, которые привели его к гибели. Ведь все с чего-то начинается и к чему-то приводит.

Фадеев был командиром эскадрильи, как и я, мы занимали в полку одинаковое положение, но я был старше его, больше летал, больше сбил, на суровое дело войны смотрел несколько серьезнее, чем он, – этому научил меня жизненный, боевой опыт. Как друг, я всегда старался кое-что подсказать Вадиму, кое в чем поправить его. Так было после его «трюков» над аэродромом и в других случаях. Вадим, выслушав меня, обещал не делать больше ошибок. Речь шла об очень важных вещах – о тактике, об излишней самоуверенности в оценке врага, об образе жизни. Однако Вадим по молодости не всегда следовал моим советам, иногда больше полагался на свою стихийную могучую волжскую натуру.

Людмила, стремясь больше быть рядом с Вадимом в эти заполненные боями дни, невольно отдаляла его от дружного коллектива летчиков полка. Мы же не только вели бои вместе, но и за товарищеской беседой на ужине и в общежитии, пока не засыпали, всегда обсуждали проведенные схватки с противником и особенности его действий. Вадима же после боевого дня с нами не было. Все это не могло не отразиться на боевой форме Вадима.