На глазах у лейтенанта сверкнули слезы.
– Хорошо, я запишу вашу фамилию, – вынужден был ответить я.
Потом я беседовал с другими летчиками, расспрашивал, где воевали, как попали в запасной полк. Слушал их ответы, а сам все время думал о лейтенанте. Нет, решил я, нельзя брать такого в полк. Один его вид будет морально угнетать молодых летчиков. И не только молодых. А в бою, когда понадобится полезть на огонь пулеметов или пойти на таран, человек может и дрогнуть, вспомнив, что лицо у него может оказаться таким же, как у этого лейтенанта. И я окончательно решил: лучше никого не брать отсюда, чтобы не обидеть обгоревшего летчика.
Под вечер зашел в штаб, отметил командировку и попросил автомашину, чтобы побыстрее добраться до аэродрома. Мне отказали. Я высказал недовольство: если меня не подвезут, мне придется еще одну ночь провести здесь без дела.
В комнату вошел полный, высокого роста подполковник. Внимательно посмотрев на меня, он грубо сказал:
– А, это ты здесь поднял бучу? Что, опять хочешь попасть на «губу»?
Я тоже узнал его. Это был командир запасного полка Губанов, с которым мне когда-то довелось столкнуться под Баку.
– Никто никакой бучи не поднимает, товарищ подполковник, – возразил я, стараясь сохранить спокойствие.
Просто мне нужна машина, чтобы доехать до аэродрома, иначе я не успею сегодня вылететь. Я же сюда прибыл не на гулянку!
– Дойдешь и пешком. И чем скорее уйдешь, тем лучше для тебя. Идите!
Губанов еще что-то сказал, но я не расслышал его слов. Во мне все кипело. Зачем он напомнил о тех днях, когда надо мной нависала угроза расправы? Может быть, его злят мои новые ордена? Откуда это грубое отношение к человеку, и в такое время, когда люди должны быть особенно чуткими друг к другу? Неужели подобных типов даже война не очищает от мелочных чувств? Война… Но чувствует ли он ее здесь, в запасном полку?
Возвратившись домой, я доложил обо всем, что помешало мне отобрать в ЗАПе летчиков. Краев и Погребной согласились с моими доводами. А дня через два к нам прибыла большая группа летчиков из соседней части, уходившей в тыл на переформирование.
В тот день, прилетев с боевого задания, я встретил у КП Дзусова. Недавно его назначили командиром нашей дивизии, повысив и в должности и в звании. Высокий, плечистый, в ладно сшитом обмундировании, Ибрагим Магометович первый раз появился в нашем полку как комдив. Был он в хорошем, приподнятом настроении.
– Покрышкин, пополнение прибыло, – сказал он, кивнув на стоявших в сторонке летчиков. – Будешь учить молодых по своей системе. Ваши летчики, вам и карты в руки.
– У меня есть другие карты, товарищ комдив, – ответил я, похлопав по планшету. – Надо летать и воевать.
– Одно другому не помеха. Будешь и летать и учить молодежь.
– Есть!
– Идем, познакомлю тебя с ребятами.
Когда мы подошли к группе летчиков, мне, как и в запасном полку, первым попался на глаза лейтенант со следами ожогов на лице. Правда, у него были обожжены лишь щеки, обычно не защищенные шлемом.
Летчик выделялся среди товарищей не только лицом, но и атлетическим сложением.
– Лейтенант Клубов, – представился он, когда мы подошли к нему.
– Где горел? – спросил Дзусов.
– Под Моздоком, товарищ полковник.
– Знакомые места, – оживился комдив, щуря черные осетинские глаза. – На чем летал?
– На «чайках».
– У нас «кобры». Видел?
– Видел. Осилим, товарищ полковник. Пошли дальше.
– Лейтенант Трофимов, – степенно козырнул худенький низкорослый летчик с голубыми выразительными глазами.
– Воевал?
– Три сбитых, товарищ полковник.
– А вы?
– Солдат Сухов.
– Как так солдат? Зачем мне солдаты?
– Я летчик, товарищ полковник. Только после школы воевал в кавалерии.
– Непонятно. Проверьте, в чем дело, – обратился ко мне комдив.
– Есть проверить!
Я бегло взглянул на стройного, подтянутого Костю Сухова. На нем было все старенькое, выцветшее – брюки, гимнастерка, обмотки. Только черные глаза глядели молодо, весело, даже озорно. Он как бы говорил взглядом: «Что ж, проверяйте. У меня все в порядке. Уже не одному рассказывал свою историю, расскажу и вам».
Я улыбнулся ему и сказал:
– Значит, солдат? Ну что ж! Мы тоже солдаты. Потом представились остальные летчики: Голубев, Жердев, Чистов, Карпов, Кетов, Березкин… Последний чем-то напомнил мне погибшего Островского.
– Чего такой худой? – поинтересовался я.
– В школе кормили плохо, а летали много, – смущенно ответил младший лейтенант. Мне показался он скованным и нерешительным.
Как-то, возвратясь из полета, я увидел, что замполит Погребной беседует с молодыми, расположившимися в тени на траве. Прислонясь плечом к дереву, я стал слушать. Погребной рассказывал о боевом пути нашего полка, о его людях. Он называл имена, которые им, пополненцам, ничего не говорили, потом перечислял подвиги летчиков, выдающиеся бои, коснулся наших тактических новинок. Последнее захватило их. Они слушали замполита с интересом – он умел все рассказанное объединить одной мыслью: вот история нашего полка, и вы, молодые, должны продолжить ее не хуже, а еще лучше тех, кто уже отдал своему полку, Родине много сил, а то и свою жизнь.