Читаем Небо войны полностью

Мне хотелось поскорее сблизиться с этими людьми, передать им все, что я знал, что умел. Было уже ясно, что мы не будем долго стоять на Кубани, что лето потребует от нашего полка участия в больших сражениях на Украине, и летчиков нужно было немедленно готовить к серьезным боям.

В тот же день я почти со всеми молодыми побывал на учебном самолете в воздухе. Там, в зоне, убедился в том, что Клубова, Трофимова, Голубева, Сухова, Жердева, Кетова можно быстро подготовить и выпускать на боевое задание. А Вячеслава Березкина, очевидно, придется отправить доучиваться в запасной полк. Такого летчика, у которого не отработана координация движений, четкость при управлении машиной, во фронтовых условиях готовить очень трудно.

Начались занятия. Молодежь училась летать в составе группы, постигала секреты летного мастерства, накопленные в нашем полку.

Как-то во время перерыва я услышал рассказ Сухова о том, почему он, летчик, остался без звания.

– Давай, Костя, со всеми подробностями, – предложил Клубов, смеясь. – О верблюдах, о фотографиях.

– Вы разве уже слышали об этом? – удивился я.

– Десятки раз! – сказал Жердев. – В резерве, когда нечего было делать, мы то и дело упрашивали его: расскажи, как воевал на верблюдах, время пройдет быстрее.

Сухов, улыбаясь, подождал, пока все смолкли.

– Военная история, да и только. Чего они ржут, не знаю, – начал он. – Я на «гражданке» занимался фотографией, работал, значит, по этому делу и учился в аэроклубе. Поступил в училище, здесь же, на Кубани. Окончил, сдал зачеты, школа послала на присвоение звания, а в это время немец взял Ростов, форсировал Дон и попер на кубанские степи. Нас послали как курсантский батальон на фронт. Там попал в кавалерию пулеметчиком. Действовали на Черных землях. Кто-то подал идею использовать верблюдов.

Сели мы на верблюдов, пулеметы даже приспособили на их спинах и так сражались в калмыкских степях. Там и ранило меня. Потом пришел приказ всех летчиков направить в авиачасть. И вот вам солдат-летчик! Пока привыкли ко мне, не одному начальнику рассказывал свою историю. «Так, может, тебя в кавалеристы или в верблюдисты записать? – спрашивали. – Летчиком ты ведь не воевал». Я настоял на своем. Потянуло меня в авиацию, как влекло когда-то мальчишкой. Все-таки я не зря попросился в авиашколу, я когда-то мечтал о ней!

– Расскажи, Сухов, как ты перепутал все фотографии и тебя чуть донские казаки не побили, – предложил кто-то из слушателей.

– Это в следующий раз, – смеясь, отмахнулся Сухов.

Виктор Жердев, Александр Клубов и Николай Трофимов раньше всех овладели «коброй». С ними я начал отрабатывать учебные воздушные бои. А сибиряк Георгий Голубев стал моим ведомым.

Регулярно проводились и теоретические занятия с молодыми летчиками. Они изучали конструктивные особенности и вооружение вражеских самолетов, тактику немецкой авиации. Пользуясь макетами, мы разыгрывали различные варианты воздушных боев, отрабатывали наиболее выгодные маневры и способы атак:

– …Нам навстречу летит девятка «юнкерсов»… Вы ведущий шестерки истребителей. Ваше решение?

Летчик отвечал, как он намеревался организовать атаку.

– Схватка уже началась. Но вот из-за облаков вывалилась шестерка «мессершмиттов». Ваше решение?

Чаще всего я разбирал с молодыми летчиками отдельные поучительные бои, проведенные истребителями нашего полка. При этом ставил им конкретные вводные, развивая у них тактическое мышление, приучал самостоятельно анализировать свои ошибки.

Нашу землянку в Поповической называли классом, авиашколой, даже академией. Стены ее были увешаны схемами, плакатами, на столе стояли макеты вражеских бомбардировщиков и истребителей.

Вскоре Клубов, Трофимов, Сухов, Жердев и Кетов закончили подготовку к боевым полетам. Не ладилась учеба лишь у Вячеслава Березкина. Он загрустил, чувствуя, что его откомандируют обратно в резервный полк. Однажды Березкин подошел ко мне и, чуть не плача, попросил:

– Товарищ капитан, разрешите мне летать. Я не знал, что ответить. Жаль было «убить» парня плохим отзывом о нем. Я пообещал заняться им, но меня опять отвлекли боевые полеты. С этим же вопросом – когда выпустите в полет Березкина? – однажды обратился ко мне и комсорг полка Виктор Коротков. Он заявил, что говорит со мной по поручению комсомольской организации, что с комсомольцем Березкиным по его настоянию беседовали на бюро, на собрании. Березкин там заявил, что он, комсомолец, не имеет права в эти дни болтаться без дела на аэродроме, когда другие сражаются с врагом.

С тех пор я стал больше присматриваться к Березкину. Послать его в полет с группой без предварительной подготовки у меня не было и в мыслях. Больше всего я боялся подвергнуть молодого летчика в первом же бою смертельной опасности. Если он и выходил из подобного испытания живым, над ним потом очень долго довлел инстинкт самосохранения. Этот инстинкт так сковывал некоторых, что в нужный момент такой летчик не мог проявить дерзость, смелость и погибал там, где можно было легко выйти из опасного положения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное