Небольшие повести

- Нет, уж теперь подождите! - заволновался Пастухов. Худое скуластое лицо его покрылось пятнами. - Раз уж на то пошло, послушайте… А то я в дурацком положении…

- Ну давай. Только короче.

- У вас сколько тракторов?

- Ну, двадцать.

- И «Беларусь» есть и ДТ-54?

- «Беларуси» - четыре штуки, дизелей - шесть.

- А вы задавались вопросом, на каких скоростях работают у вас эти трактора? - спросил Пастухов медленно. - На каких скоростях вы пашете, сеете, культивируете?

- Как положено по инструкции, - сказал Иван Степанович, проглядывая бумаги. - На второй.

- Другими словами, техника на колхозных полях плетется так же тихо, как сивка с сохой. Так?

Иван Степанович сел и внимательно посмотрел на него.

- Разве можно с этим мириться? - спросил Пастухов.

- Погоди. - Иван Степанович подумал. - А из каких соображений, по-твоему, делают тихоходные трактора?

- Неправильно делают!

- Ну-ну! Ишь какой бунтовщик!

- Никакого бунта здесь нет. Скоро поймут и станут выпускать скоростные! А пока их нет, надо пробовать «Беларусь» и дизеля на третьей и на четвертой. Представляете выгоды: вдвое быстрей скорость - двойная производительность, меньше горючего, сжатые сроки…

- А ведь верно! Вот когда мы вставим перо «Красному борцу» и лично товарищу Черемисову. - Он потер руки, но спохватился: - Погоди, погоди… А где так делают?

- Пока нигде. Ну и что же? Мы попробуем первыми. - Пастухов понизил голос- Вы только пока не разглашайте, а на целине я уже пробовал. Тайком.

- И как? - Иван Степанович оглянулся и сказал: - А ну, закрой дверь!

Пастухов плотно прикрыл дверь, и, как повернулся дальше разговор, я не слыхала. Слышно было только, что Пастухов говорил много, а председатель мало. А примерно через полчаса оба вышли из кабинета с секретными лицами.

Председатель поехал по бригадам, а Пастухов встал посредине комнаты, оглянулся по сторонам и спросил меня, поскольку я находилась к нему ближе, чем другие:

- У вас в деревне светлячки есть?

- Есть, конечно. А на что вам?

- Да так. Я еще никогда не видал светлячков…

Он улыбнулся нежно, как маленькая девочка, и пошел на волю.

И вот не прошло с той поры и года, а Пастухов уже угодил под суд. И председатель Иван Степанович чего-то сегодня уж чересчур расшутковался, видно, и ему тяжело, видно, и ему жалко своего непутевого бригадира.

Он отослал Митьку, кончил разговор и, задумавшись, прикрылся рукой и сразу постарел лет на десять. Потом услышал Алтухова, поднял глаза:

- Ты еще здесь?

- Тут. Просьба к тебе, Иван Степанович. Сынок приезжает. Лошадку бы. А я тебе чем хошь услужу.

Председатель задумчиво посмотрел на него и спросил:

- У тебя в избе танкеток нету?

- Чего это?

- Ну, клопов.

- Что ты! Сегодня старуха всю избу перемыла. Под каждую лавку слазила.

- Так вот, передай старухе: возьмет защитника на квартиру - тогда ладно, выделим лошадь.

- Куда нам защитника! К нам сын приезжает!

- На одну ночь. Чай, места не пролежит.

- Ну, если на одну ночь, тогда ладно.

- Шлея есть?

- Шлею добудем. Была бы лошадка, а шлею найдем.

- Небось ворованная у тебя шлея. Артельная, - проговорил председатель, но не попрек был в его голосе, а страшная усталость. - Скажи там, пусть запрягут Красавчика.

- Ну, хорошо! Вот спасибо, - дед пошел было, но спохватился: - Да он же не дойдет, Красавчик-то! Он на ходу засыпает. Его не добудишься!..

Но председателя уже не было. Словно ветром его сдуло. Леонтич глянул на Пастуховых родителей и продолжал:

- Разве он с моста вытянет? Нипочем не вытянет. Что меня запряги, что Красавчика.

Родители печально смотрели на него и молчали. Поняв, что с них не будет никакого проку, дедушка перестал представляться, злобно сверкнул глазами, выругался длинно матом и вышел, А на дворе - ни день, ни ночь. Дождь все сыплет и сыплет. Машины скворчат по мокрому асфальту, как яичница на сковороде. Небо заунывное. Грустно.

3

Народу на суд собралось много. Пришли и из ближних бригад и из самой дальней деревни Евсюковки. Даже слепого Леонида Ионыча привели из Закусихина. Лавок, конечно, не хватило. Люди стояли в дверях и мостились на подоконниках. Родители сидели тихо.

Пастухов сидел отдельно от всех, опустив голову. И колени и локти, острей чем всегда, торчали у него во все стороны. Он то и дело отвлекался, высчитывал чего-то, кажется, даже и рисовал, а иногда, встрепенувшись, оглядывался вокруг, словно не понимал, зачем это в такое горячее время собралось попусту столько народу. А потом снова выставлял свои острые колени и принимался считать на бумажке.

Судья была женщина, но наши колхозницы расстроились, когда узнали, что фамилия ее была Погибе?ль. В общем-то всем хотелось, чтобы Пастухова не очень засуживали, хотя поджог - не шутка.