Небольшие повести

- Как радостно видеть, когда юноша к чему-то стремится, - внушала, я ему. - Старается быть полезным, не задумывается ни о корысти, ни о славе. А слава сама приходит в процессе труда.

Улица, на которую мы вышли, была тихая - заборов больше, чем домов. Прислонила я Пастухова к водоразборной колонке, заправила ему карманы, отряхнула мел с рукава, убедила застегнуть пуговицу.

Теперь задача состояла в том, чтобы посадить Пастухова в автобус. Пока я подумывала, как это половчей сделать, вдали ударил барабан и духовой оркестр заиграл «Дунайские волны».

И тут уж я вовсе не могла удержать Пастухова, и он меня потащил, как на буксире, и невозможно было понять, кто из нас трезвый, а кто выпивши.

Притащил он меня в городской садик и потянул на танцевальную площадку. Тут мое терпение лопнуло. Пусть делает что хочет.

Гляжу - без билета его на площадку не пускают, а билета, как нетрезвому, не дают. Ребята на контроле смеются. Пастухов наклонился и произнес речь, что он человек не гордый и будет веселиться среди прохожих на аллейке. А барышня - вот она - припасена. С этими словами он схватил меня за талию и принялся кружить под фонарями, вокруг районной Доски почета. Прошу его остановиться - где там! Впился своими клешнями: ни охнуть, ни вздохнуть.

- Поскольку взяла шефство - обязана танцевать!

Прямо со стыда сгореть! Сегодня собралась на спевку поспеть, бюро провести, над собой поработать. Да и постирушки дома целая гора накопилась. Вот и поработала. Хоть бы музыка скорей кончилась.

Вдруг Пастухов бросил меня и застыл как вкопанный. Застыл и уставился на темную дорожку. Там маячили две фигуры: одна побольше, другая поменьше. Они то шли, то останавливались. А Пастухов все прислушивался.

Фигуры подошли под фонарь, и я поняла, в чем дело. Впереди шла знакомая кондукторша, а за ней - пожилой дяденька в соломенной шляпе.

Пастухов глянул на меня, будто его оглушили, и сказал:

- Устремились в сады и парки. Понятно?

Кондукторше было совестно. Она оглядывалась и ломала пальчики. А пожилой угрюмо разминал папироску.

- Ну не надо… - умоляла она. - Ну пожалуйста.

- Пусти! - рванулся Пастухов.

Я его едва удержала.

- А чего он к ней пристает?!

- Это же отец.

- Отец?

- Ясно, отец. Образумься.

Пастухов покорно пошел за мной в тень, на дальнюю скамеечку.

А девушка торопливо говорила:

- Ну, не ходи, ну, пожалуйста…

- Да тебе-то что, - басил отец. - Я в сторонке буду. В сторонке.

- Прошу тебя. Я уже большая.

- Какая ты большая, - вздохнул отец.

- Мне неудобно. Понимаешь, неудобно. Я уже работаю. Меня пассажиры узнают.

Прошли два парня в ковбойках и загоготали:

- Опять с папочкой за ручку!

Девушка ломала пальцы и морщилась от страданья.

- Я не могу больше, - сказала она. - Я иду домой.

Отец махнул рукой. Он остановился возле нашей скамейки, небритый и такой же толстогубый, как дочка. На нем были мягкий пиджак и широкие, до земли брюки, такие, что не видать - босой или обутый.

На пиджаке висела медаль.

Пастухов пробормотал:

- А что, если я с ней сейчас… - уронил голову на мое плечо и сразу спекся - заснул. Теперь ничего не сделаешь. Отоспится - тогда поедем.

Девушка купила билетик и быстро, словно за ней гнались, протопала по мостику на площадку.

Отец постоял, подумал, пошел поглядеть через ограду. Но щели были узкие и видно плохо. А близко не подойти. Администрация проявила смекалку и вырыла вокруг ограды глубокую канаву, чтобы не лазили без билетов. Плюс к тому - канава доверху налита водой.

Заиграли румбу. Отец решительно бросил папироску и пошел к мостику. Девушка с красной повязкой потребовала билет.

- Там моя дочь, - сказал он. - Я хочу присутствовать.

- Купите билет и присутствуйте.

- Да я не танцевать. Посмотрю и уйду.

- Возьмите билет, а там хоть на голове ходите, - сказала девушка с повязкой.

Он пожевал губами, отошел и сел. От него крепко несло табаком.

- Как придет воскресенье, хоть не просыпайся, - проговорил он больше для себя, чем для меня. - Куда это годится? Никуда не годится.

Я поинтересовалась, что случилось.

- Говорят, ничего особенного не случилось. Мелкий факт. А я не могу смириться. Для них мелкий, а для меня не мелкий. Есть тут у нас тип, некто Коротков. Он Тамарочку за то, что не пошла с ним танцевать, обозвал жабой. И вдобавок замахнулся.

У него треснул голос, и он разозлился.

- Стал караулить этого подонка… Извините, я потерпевший отец, а отсюда и злость. Он знал, что я его караулю, и прятался. Поймал я его наконец. Поговорили. Он мне заявляет: «Что я ей, голову снес? Пусть нос не дерет!»

Я сказала, что надо заявить куда следует, по месту работы.

- Я говорил со знакомым милиционером. «Подайте, - говорит, - в суд, выставьте свидетелей, возьмите о дочке характеристику». Не пошел я по этому пути. Сами понимаете почему. - Он поперхнулся. Тихонько выругавшись, встал, прошелся по дорожке. Потом сел снова.

А Пастухов спал на моем плече под духовой оркестр и чмокал губами, как младенец.