Небольшие повести

Председатель не решился ругать Маргаритку. Он еще на пороге снял кепку и вошел, как в церковь. Мария Павловна лежала высоко, в мужской сорочке с воротничком. Я тихонько подняла ее руку, пожала и так же тихонько положила на стеганое одеяло, на прежнее место. Ой, какая легкая ручка! Ученые сосчитали: чтобы надоить один килограмм молока, надо сто раз сжать и разжать пальцы. Попробуйте сами, легко ли сжимать кулак сто раз подряд. А у Марии Павловны было двенадцать коров, и давали они не меньше ведра каждая. Просидела она под коровами полжизни, и, пока не ввели «елочку», Марии Павловне приходилось сжимать и разжимать кулаки самое малое пятнадцать тысяч раз в день. Однажды, поспорив в шутку с командированным, она сдавила ему руку так, что он присел и целый день потом шевелил пальцами, будто натягивал перчатку. Такая у нее выработалась железная кисть.

И вот теперь эта рука лежала на одеяле, легкая как перышко. С лица Марии Павловны сошел багровый загар, стало оно чужое, перламутрово-бледное. Только синие глаза, как всегда молодые, милые, поблескивали, словно васильки после дождя.

Мария Павловна обрадовалась, что зашли проведать, затрепетала вся:

- Сейчас я вам… Самоварчик сейчас… На стол соберу… Я сейчас…

- Да ты что! - кинулась к ней Маргарита, видя, что мать всерьез собирается подниматься. - Лежи! Сама уважу!

- Да что ж это такое!.. - хозяйке было ужасно совестно лежать при гостях. - Ты сперва постели скатерку-то, Риточка, да не эту! Ту, которую отец из Харькова привез. Да стол оботри. Крошки там, молоко - мало ли… Не так ты все делаешь, дочка. - Она снова попыталась встать, но мы ее удержали.

- Лежи, Маруся! - сказал Иван Степанович. - Поправишься, тогда будем чаи гонять.

- С вами поправишься! Мне бы коровушку подоить или так что-нибудь поделать, и сразу станет легче. Вся хворь выскочит. Глупенькие вы, - продолжала она покорно. - Говорила, не надо в больницу, нет, повезли… Линка-то с первотелочками справляется? Уважают они ее?

- Уважают. Да у Линки ухватка не та. Аврора, бывает, капризничает.

- Аврора известная привередница. Стиляга… Вчерась стадо гнали, встала тут возле окна и мычит. На Линку ябедничает. Насилу согнали… Что затужил, Иван Степанович? Невесело тебе с хворой бабой?

- Умаялся, Маруся.

- Как не умаяться. Сколько делов.

- Сегодня просыпаюсь, гляжу, в сапогах. А на часах уже шесть утра. Представляешь? Всю ночь обутый проспал. Хотел газеты проглядеть - три речи еще не читаны, - да вот с утра гоняю…

- Вон зеленый какой! Тебе бы прилечь.

- Хватит. В бригадиры буду проситься или в кладовщики.

Иван Степанович накрыл глаза рукой, уронил голову и словно задремал.

Мария Павловна взяла бумажку, написанную под копирку, и, лукаво взглянув на председателя, стала читать:

- «На аспида и василиска наступиша и попереши льва и змея».

- Чего, чего? - встрепенулся председатель, но спохватился и снова принял измученную позу.

В избе было сыровато после дождя, промозгло. Чтобы белье не плесневело, все ящики в комоде были чуть выдвинуты, а все дверцы в гардеробе чуть приоткрыты. Ритка сказала, что надо бы протопить, да дров нет. А на зеркале уже темные пятна.

- Зашла бы в правление. Председатель выпишет.

- Да к нему разве проберешься. Возле него всегда цельная стена народа.

- Попроси сейчас.

- Дайте отдохнуть человеку, бессовестные! - зашептала Мария Павловна. - Вон ведь как укатался.

Я сказала, что он переживает, - девчат надо собрать на шефский концерт, а они не едут.

- Батюшки! Кто да кто?

- В частности, твоя рыжая, - сказал председатель, но спохватился и принял позу.

- Да ты что, Рита?

- Как же я от тебя поеду? Я уеду, а ты на ферму побежишь.

- Куда уж мне бегать! Поезжай, Риточка. Неужели поплясать неохота? Я, бывало, где бы ни была, что бы ни делала, а гармошку услышу, сейчас каблучками подыграю. Нипочем было не удержать… И не жаль тебе председателя? Вишь, до чего довели - сомлел совсем…

- Ладно, поеду, - сказала Маргарита. - Только лежи гляди.

Иван Степанович вскочил, будто того и ждал.

- Чего это ты читала? - Глаза его сверкали от любопытства.

- Тоже снадобье, только божественное. Таиська принесла.

- Шуганула бы ты ее. - Он схватил бумажку и пропел по-поповски: - «Не придет к тебе зло, и рана не приблизится телести твоему».

Мария Павловна принялась было смеяться, но завела глаза и застонала. Смеяться ей было больно.

- Велела раз в день читать, - проговорила ослабевшим голосом. - А я ей: «От меня молитву боженька не примет. Я комсоргом была». - «Тогда, - говорит, - читай два раза в день».

А председатель уже не слушал ее и кричал в дверях:

- Поехали в Закусихино! А ты, рыжая, давай собирайся!

В Закусихине живет Лариса Расторгуева, после Груни - лучшая наша певица.

Отец Ларисы пропал на войне, и как память о нем на стене висит дорогая двустволка, которую мать, Анна Даниловна, сберегла в голодные военные годы.

Лариса лежала на никелированной кровати, отвернувшись к стенке. Анна Даниловна, нацепив очки, вышивала. Она, как прибежит с птицефермы, так и кидается либо полы скоблить, либо печку белить, либо вышивать скатерки, которых и так в избе видимо-невидимо.