Когда они и по сходням еле–еле перебрались на корабль, стало понятно, что по веревочной лестнице точно бы не забрались.
— Надо вслед за ними, — сказал я, — пока не вер–нулись остальные гуляки. А то потом не пробраться.
— Давай, — сказал он. — Я пойду первым.
— Нет, — возразил я. — Я ученик чародея, пом–нишь?.. У меня выше чутье. Если велю прятаться, тут же замирай, как дохлая мышь. Все понял?.. А теперь давай тихонько, медленно и печально.
Фицрой тоже набросил плащ на голову, так и пошли почти в открытую, только что стараясь не шуметь, а когда миновали сходни, я кивнул в сторону огромной груды мешков с овечьей шерстью.
— Вот за ними и схоронимся.
Он буркнул:
— Дурно пахнет.
— Зато деньги, — напомнил я шепотом, — которые выручишь за них, ну совсем не пахнут!
— Свинья ты, — сказал он сердито. — Разве это главное?
— А что, — шепнул я, — для тебя важнее: деньги или приключения?
— Конечно, — ответил он уверенно, — приключе–ния!.. Но, понятно, чтоб с деньгами. Если без денег, то это уже неприятности, а не благородные мужские приключения.
Когда затихли голоса и прекратилось хождение по палубе, я слышал, как убрали сходни, корабль ото–двинулся от пристани достаточно далеко, чтобы даже с разгона не перепрыгнуть на корабль, там встали на
якорь и, как догадываюсь, подняли веревочную лестницу.
Постепенно все затихло, я сам не уловил момент, когда погрузился в сон, а очнулся от зловещей красноты, проникающей в глаза даже через плотные веки.
На корабле слышится негромкий говор, в борта бьют волны, над головой лениво хлопает парус, ко–рабль уже в море, рассвет вот–вот, на востоке уже ис–крится горизонт.
Я начал тихо–тихо выползать из–под груды мешков с шерстью. Фицрой, похоже, уловил, хотя я стараюсь двигаться, как мышь, в красном лунном свете мелькнул его силуэт, приблизился, прячась в тени.
— На корабле восемнадцать человек, — сказал он шепотом. — Капитан, два помощника, трое купцов, четыре грузчика и одиннадцать матросов. И ни одной женщины, дикари…
— Начнем с капитана, — сказал я, — не вздумай зарубить штурмана.
— Штурмана?
— Это проводник, — объяснил я, — который знает, как плыть. Простые моряки умеют только парус распускать да веслами грести… В общем, смотри не убей никого из нужных нам. Сами мы с кораблем не управимся.
Его лицо стало озабоченным.
— Ты уже говорил. Ничего страшного, они от берега далеко не уходят. Можем заставить на веслах доставить… Да понял, понял!
Я на цыпочках, держась в тени, пробежал до двери капитанской комнаты. Дверь легко подалась, хорошо, даже не закрыто на засов, в тесной кабинке две узкие койки под стенами, между ними небольшой столик, капитан и его помощник спят каждый лицом к стене, хотя должны бы стоять на мостике. Но, конечно, не после гульбы в городе и похмелья.
Я не успел сказать слова, как спавший слева быстро вскочил, блеснула рукоять ножа. Пистолет в моей руке дернулся словно сам по себе, второй на койке подхватился тоже, цапнул стоящий у изголовья меч.
Второй выстрел прогремел вроде бы даже громче. Соратник капитана дернулся и застыл, я отступил, толкнул дверь и в тревоге выскочил наверх.
На залитой лунным светом палубе начали шеве–литься разбуженные странными звуками люди.
Я закричал страшным голосом:
— Всем оставаться на местах!.. Корабль захвачен!.. Кто поднимется — умрет!
Фицрой в двух шагах от меня, чтобы не задеть ме–чом в бою, сказал громко:
— Капитан убит!.. Теперь мы командуем!.. Кто против — пусть встанет!
Они продолжали шевелиться под тряпками и одеялами, ночью прохладно даже в самом южном море, но подняться никто не решился, наконец один, осмотревшись, сказал неуверенно:
— Вас только двое?.. А здесь шестнадцать человек…
Я сказал резко:
— Это немного. Если хотите попытаться… давайте. Я с вами согласен — шестнадцать — это много. Чтобы управляться с этим кораблем, достаточно и шестерых.
Край оранжевого солнца поднялся из–за края зем–ли, мир залило золотистым огнем, но команда только таращила еще пьяные со вчерашнего глаза, морщатся от яркого света и даже со вздохами прикрываются руками.
— Теперь слушайте все, — приказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более страшно и зловеще, — прежний курс отменяется. Сворачиваем к берегу.
Фицрой уточнил:
— Поворачиваем обратно.
— Но вдоль берега, — добавил я. — Всем, кто управляется с парусом, — встать!
Поднялся только один, лохматый, поскреб бороду, посмотрел на меня сонными глазами, на Фицроя, сказал нехотя:
— А если откажемся?
— Капитан, — ответил я, — и второй, что с ним в каюте, убиты. Нам не жалко отправить к рыбам и по–больше народу… Непонятно?
Он буркнул:
— Понятно. Ребята, опустите парус. Гонтарь, усади гребцов, пусть развернут корабль.
Я спросил с интересом:
— Вот так примитивно?.. А парусом слишком сложно? Или квадратным нельзя?. Ладно, все впереди. Побыстрее!
Я оставался на корме и оттуда бдительно следил за каждым движением экипажа. У них пока что идут переговоры шепотом: я вроде бы главнее, но опаснее выглядит Фицрой. Он, чтобы показать, кто есть кто, молодецким ударом меча срубил выступающий конец отесанного бревна, за который цепляют канаты.