Читаем Небосвод несвободы полностью

Небосвод несвободы

Ах, детство ягодно-батонное,молочные цистерны ЗИЛа!..И небо массой многотонноюна наши плечи не давило.Тогда не ведали печалей мы:веснушки на носу у Ленки,ангинный кашель нескончаемый,слои зелёнки на коленке.Вот дядя Глеб в армейском кителезовёт супружницу «ехидна»…И так улыбчивы родители,и седины у них не видно,картошка жареная к ужину,меланхоличный контур школы,да над двором летит натруженный,хрипящий голос радиолы.Вот друг мой Ким. Вот Танька с Алкою.У Кима — интерес к обеим.А вот мы с ним порою жаркоюпро Пересвета с Челубеемчитаем вместе в тонкой книжице,в листочек всматриваясь клейкий…И время никуда на движетсяна жаркой солнечной скамейке.

Так же

Был тем же запах книг и мяты,и лето виделось во сне нам,когда продрогших туч стигматыводоточили мокрым снегом.И дней похожих вереницылетели в чёрно-белом гриме,и осени с зимой границыне охранялись часовыми.И ночь такой же меркой точнойнам вымеряла грусть по росту,и был наш мир чуть видной точкойв чистовике мироустройства.Тот мир включал и лёд, и пламеньпод хоровод дождей и снега,где прошлое — размером с камень,а будущее — весом с небо.И так же зябко брёл прохожий,плохой прогноз вводя в обычай…Всё было так похоже, боже! —хоть верь, что не было отличий.

Квас

Солнце по́ небу плыло большой каракатицейи, рассеянно щурясь, глядело на нас…Ты стояла в коротком оранжевом платьицеблиз пузатой цистерны с названием «Квас».Разношёрстные ёмкости, банки да баночкибыли хрупким мерилом безликой толпе,что ползла к продавщице, Кондратьевой Анночке,кою взял бы в натурщицы Рубенс П. П.Солнце с неба швыряло слепящие дротики,ртутный столбик зашкаливал в адовый плюс,и казалось: подвержен квасной патриотикевесь великий, могучий Советский Союз.Сыновья там стояли, и деды, и дочерис терпеливыми ликами юных мадонн…И пускал шаловливые зайчики в очередьв чутких пальцах твоих серебристый бидон.Всё прошло, всё ушло… А вот это — запомнилось,тихий омут болотный на всплески дробя…Мне полгода тому как двенадцать исполнилось,я на год с половиной был старше тебя.И теперь, в настоящем — сложившемся, чековом —голос сердца покуда не полностью стих…«Где ты, где ты, Мисюсь?» — повторить бы за Чеховым,но надежд на ответ всё равно никаких.Только тени витают, и тают, и пятятся,и завис в эпицентре несказанных фразпризрак счастья в коротком оранжевом платьицеблиз пузатой цистерны с названием «Квас».