Небратья

– Сотрудников СБУ в Жмыхове нет, – пробурчал Скоропад, подавшись вперед так, что едва не бороздил носом лобовое стекло. – Но ментов хватает. А также их добровольных помощников. Сиделый люд охотно сотрудничает с милицией, стукачи на каждом шагу. Слава богу, что у меня приличные соседи, да и репутацию смутьяна я себе не создал. – Он выехал из Жмыхова, сбросил скорость, поколебался и вдруг свернул на едва приметную грунтовую дорогу, обросшую курослепом и ведущую к лесу. – Не поедем к развилке, – объяснил Скоропад, уловив удивленный взгляд Антона. – Гаишники в такое время на дорогах уже не стоят, устают за день, отсыпаются. Зато фанатики из «Державы» торчат, как столбы. Проверяют машины, делают вид, что это законно, обчищают водителей, да и всех, кто им не понравится. Двинем в объезд. Придется потерпеть, но это лучше, чем неприятности, согласись, капитан.

Не менее получаса «Опель» переползал колдобины, тонул в низинах, заросших кустарником. На дорогу они выехали далеко за развилкой, уже в частном секторе. Там Антону пришлось выйти из машины и выталкивать ее из ямы, в которой застряло заднее колесо.

К улице Прудной, расположенной на восточной окраине, Скоропад тоже ехал какими-то сложными зигзагами. Его «Опель» почти не появлялся на широких дорогах. Водитель и пассажир простились у будки электрической подстанции, торчавшей в начале улицы.

Во втором часу ночи Горденко вскарабкался на ветку дубка, растущего у забора, перебрался с нее на соседнюю и спрыгнул на родительский участок. Стояла тишина.

Собаки у семейства Горденко теперь не было. Дворовый волкодав-недомерок с грозным именем Тяпка скончался два года назад. Отец писал, что проще полюбить нового сына, чем другую собаку.

У Антона защемило в груди. Здесь ничего не изменилось. Те же яблони и груши, заросли черешни, сарай, почерневший от старости, но добротный. Он снова, как и много лет назад, чуть не сверзился в бочку, врытую в землю, запутался в ветках жимолости, плетущихся над тропой. Антон волновался как ребенок, запинался, терял ориентацию в грядках и клумбах. Он обогнул родительский дом, поднялся на заднее крыльцо…

Юрий Степанович плакал, бегал, прихрамывая, по дому, задергивал шторы. Он жадно вглядывался в лицо сына в свете мутного торшера. Нет, ребенок не изменился, руки-ноги на месте, не обрюзг, не потолстел.

Антон усадил отца на стул. Потом он заметил на столе фотографию Виктора в траурной рамке и рюмку водки, прикрытую горбушкой черного хлеба.

– Живой, добрался!.. Только поздно ты что-то, сынок.

Отец давно разменял восьмой десяток. Антон был последним, поздним сыном.

Первый, Алексей, скончался на втором году жизни. Малыша погубили врачи в больнице, приняв опасную инфекцию за скарлатину. Второй, Виктор, трагически погиб два дня назад.

У него был собственный дом на соседней Орловской улице. Там он жил вместе с Ольгой. Они собирались пожениться.

– Прости, отец. Раньше я никак не мог. – Антон хрипел от волнения, суетился, подставляя к столу второй стул, для себя.

– Да я все понимаю, сынок. – Юрий Степанович восстановил дыхание, улыбнулся, похлопал дорогого гостя по плечу. – Добрался, и слава богу.

– Мама как?

– Болеет. Там она. – Отец кивнул на закрытую дверь, ведущую в спальню. – Пока шевелится, иногда встает. Суставы болят, не удается снять воспаление. Бесполезно что-то делать. Врачи говорят, что суставы изношены до предела. А еще генетические и гормональные проблемы. Упражнения делать не получается, любая физическая нагрузка противопоказана. Иногда такие боли, что хоть на стенку лезь. Через день приходит сестра из больницы, вкалывает что-то противовоспалительное. Отек спадает на несколько часов, боль притупляется, потом опять. Говорят, поменьше стрессов, слушайте музыку. Но как же тут без переживаний? Бедный Витенька!.. Мать плакала два дня, уснуть не могла, сейчас вроде забылась. Я проверял недавно, кажется, спит.

Антон не утерпел и заглянул к матери.

Та уже не спала.

– Антошенька, сыночек мой приехал, – прошептала она и попыталась встать.

Женщина сильно постарела. Волосы свисали безжизненными седыми прядями, руки вздулись, суставы были перевязаны. Она тяжело дышала, морщилась.

Сын подбежал, усадил мать на кровати.

Они проговорили минут двадцать. У него все хорошо, просто замечательно. Он получил очередной отпуск, и восемь дней проведет на родине. С личной жизнью все прекрасно, зарплата огромная, жилищные условия на зависть прочим.

Антон ничем не хотел расстраивать Марию Александровну. Только положительные эмоции, больше убедительности в голосе!

Сын уверенно заявил, что с ее болезнью он тоже разберется, проконсультируется с лучшими врачами. Нет сомнений, что Мария Александровна еще побегает. Ведь в саду и огороде столько дел, а у отца продолжает прогрессировать врожденная неприязнь к работам подобного рода!

Антон успокоил мать, и она уснула с улыбкой. Он укрыл ее одеялом и несколько минут печально разглядывал лицо, деформированное болезнью.

Да, похоже, что матери уже не выбраться. Доктора и молодых-то лечить отказываются, а Марии Александровне уже семьдесят два.