Небратья

– Вы знаете, майор, что случилось на самом деле, – хрипло проговорил Антон. – Вы ведь присутствовали в это время на площади, верно? Люди видели, как вы подъезжали и смотрели на митинг. Через несколько минут появились фашиствующие молодчики Кондратюка – или истинные патриоты, как вы их называете, – и набросились на мирных безоружных людей. Возможно, вы не отдавали приказ их убивать, просто хотели, чтобы людей наказали, дабы неповадно было другим, но нацисты перестарались. Не наказывать же их за это! Они в любом случае сделали благое дело. Ваше ведомство все переврало, затерло следы.

Майор продолжал усмехаться, но немного побледнел, забилась жилка под скулой.

– Вот вы и открыли свое истинное лицо, Антон Юрьевич.

– Как и вы, Игорь Борисович. По долгу службы вы обязаны скрывать свои эмоции, но они хорошо читаются на вашем лице. Интересно, вам хоть немного стыдно за то, что натворили молодчики Кондратюка?

– Заткнись, скотина! – прошипел Дервич, привстал, но тут же взял себя в руки и опустился обратно. – Теперь последний вопрос, Антон Юрьевич. На честный ответ не надеюсь, да и ладно. Наш допрос предварительный, без использования спецсредств, так сказать, легкое знакомство. Вы прибыли в Калачан один?

– Нет, Игорь Борисович. – Антон решительно покачал головой. – Со мной усиленная штурмовая группа, сосредоточенная в лесу и ждущая сигнала, чтобы приступить к взятию города, расширению плацдарма и переводу Винницкой области в подчинение самому агрессивному в мире архитектурному сооружению – Кремлю. Вы вообще в своем уме, Игорь Борисович?

Майор продолжал с прищуром разглядывать его.

– А признайтесь честно, Антон Юрьевич, какое у вас отношение к событиям, происходящим на Украине? – осведомился он. – Вы же украинец. Давайте откровенно, без протокола.

Ничего похожего на протокол на столе не было. Хотя вполне возможно, что беседа записывалась.

– В семье не без Украины, Игорь Борисович, – сказал Антон и улыбнулся.

Ответ оказался короче вопроса и явно пришелся не по вкусу майору госбезопасности. Тот начал багроветь.

– Что вы, с отношением все в порядке, – поспешил добавить Антон. – Я верю в чудодейственную силу демократии и крайне правых человеконенавистнических идей. Эти две вещи так прекрасно уживаются друг с другом – на Украине, я имею в виду. Во всем виновата Россия. Украинская армия открывает только ответный огонь. Экономику страны ожидает скорый расцвет. Вот-вот найдутся деньги бывшего президента, и Янукович снова спасет Украину.

Похоже, капитана начинало заносить. Хрупкая легенда рассыпалась в прах, он сочился ядом, понимая, что попал основательно.

Майор Дервич скрипел зубами, вынашивал планы дьявольской мести. Он резко выдвинул ящик стола, извлек пистолет, передернул затвор, давая понять, что не прочь провести занятия по огневой подготовке.

В горле Антона пересохло, но он насмешливо смотрел ему в глаза.

Забеспокоился молчаливый как рыба капитан Шелест. Челюсть арестанта устояла, но удар рассек кожу и опрокинул Антона с табуретки. Он не успел подстраховаться рукой, ударился затылком. Мир покрылся рябью, в голове зашумело. Сознание отключалось, как Горденко ни цеплялся за него.

– Охрана, вашу мать! – гаркнул майор Дервич. – Убрать его отсюда! В камеру!

Меньше всего он рассчитывал на галантное к себе отношение. На то они и фашисты. Пытки и избиения – норма для молодого государства, выбравшего демократический путь развития. Но боль Антон не любил. Она мутила разум и рождала немедленное желание поквитаться любыми, даже не самыми симметричными методами.

Его швырнули на нары. Там он вскоре и очнулся – злой, разваливавшийся на куски, исполненный решимости отстаивать свое право на жизнь. Несколько минут арестант ходил по клетке, как пойманный волк. Когда ноги его подкосились, Горденко рухнул обратно на нары и принялся заново приходить в чувство.

Боль и злоба не давали ему думать, прийти к какому-нибудь знаменателю. Что он мог предпринять? Только ждать, огрызаясь и хамя.

Капитан валялся на нарах, когда упитанная работница изолятора снова протащила по проходу черноволосую женщину с челкой. Как видно, это была ее любимая арестантка.

На этот раз Антон лишь покосился на валькирию с дубинкой.

Она сама остановилась, со злобой уставилась на узника, лежащего на нарах, скривилась и прошипела:

– Лежишь, падла? Ну, лежи пока, недолго осталось. Конец тебе скоро, смердючая москальськая морда!..

– Сама дура, – галантно буркнул Антон.

Надзирательница вспыхнула, треснула дубинкой по решетке. Антон даже ухом не повел. Черноволосая арестантка выбралась из своих дум и апатично уставилась на капитана. У нее были красивые карие глаза, но мутные и безразличные, как у наркоманки.

Надзирательница колебалась, поигрывая связкой ключей, но решила не встревать. Она пихнула коленом брюнетку, и странная парочка удалилась.

– Сволочь, – пробормотал Антон, закрывая глаза. – А что, кормить меня тут не собираются? – Он даже не заметил, как опять отрубился.

– Подъем, завтрак! – пророкотал добродушный мужской голос.

Антон открыл глаза. Неужели снова отключился?