Небылица

И будь не ладна эта самая юбка, которая сейчас лежит в ванной, истекает чужой кровью рядом со мной. Ведь не в ней дело. Дело в том, что наркоману стало скучно. Прихода ожидаемого нет. Он сам отпустил свою лошадку на вольные хлеба после трёх месяцев домашнего ареста, против которого я, как истинная благоверная, не выступала (а что поделаешь? «Бытовые игрушки»). Думалось, что таков он, союз двух любящих, скрепленный официально узами брака, где надо терпеть, страдать, а не договариваться. От юношеских забав после проставленных подписей за порогом загса сразу же пришлось наотрез отказаться. Не могу жаловаться, я была беременна, мне было не до них.

Вот, что неопровержимо: с Рожковым всегда было скучно. Не могу сказать слова: умный, разборчивый, собранный, проницательный. Та личность, которую я знала, как своего мужа, поначалу личность харизматичная и льющая, как соловей. Мне девице юной было это к лицу. Как оказалось, томились внутри него и еще личности, которые Рожков скрывал, а выдавать начал после рождения семейных отношений, малыми порциями. Выяснилось еще, что его больная любовь ко мне вызывала у него безостановочное чувство вожделения. Он хотел меня всегда. Не стану скрывать, изначально я безумствовала в полётах эротических фантазий. Сексуальная эйфория помогла сделать множество открытий. Но и она закончилась, и осталась лишь вопиющая тоска. И чем больше мы проводили времени вместе, тем более гнусным становилось это время. Время стало бременем. Казалось, что Славку начала ослеплять буйная животность, где у него включается режим автозапуска, при котором он не может более контролировать ни свои телодвижения, ни свою речь, ни даже свои дела. А на мои умолительные призывы остановиться делать и выяснять то, чего нет и не будет, он вооружался безумием и крушил остатки нашего псевдосемейства идиотскими не существующими псевдоаргументами. После каждого такого законченного победоносного залпа (после, того как он распускал свои малюсенькие ручонки) Рожков вырубался спать моментально, а я убегала, рыдала и озадачивалась тем, что пора бы решиться оправдать его «кричащую» фамилию. Бежала я чаще туда, где меня никто не мог услышать. К бабушке на квартиру в центр города, где прошло мое детство. Там всегда пахло сыростью. Это не меняется, как и то, что там быстрее лечились раны.

Не передать словами, насколько сильными и глубоко удручающими были впечатления от ежедневных растлений. Я была растоптана не только физически, мне казалось, что у меня отняли моральное право на существование. В попытках поделиться этим сокровенным самоощущением с мамой, я всегда наталкивалась на стену. Я не могу сказать, что ей было все равно. Нет. Она просто не знала, что говорить, и как сказать. Мама не «болтала» об интиме. Бьет – значит…. В общем, всё, что бы он ни «делал», в ее понимании, или скорей, полном непонимании, было выражением неистовой любви к своей молодой супруге (быть может, она просто хотела его убить, но внешне этого так и не выдала?). А отец, после того как я вышла замуж, перестал со мной говорить. Вот только сейчас прошел месяц после того, как мы начали общаться. До того дня он молчал год. Он не мог терпеть моего поражения. Выйдя за Рожкова, по его мнению, я проиграла. Но на самом деле – это было начало серьезной игры под названием Жизнь. Моя жизнь, где я выйду победителем.

И вот сегодня он разыграл этот театрализованный спектакль со сценой ревности, насилием, показухой. Заставил меня поверить в то, что мы вышли на совершенно новый уровень наших взаимоотношений, и молодая лань может себе позволить погулять на соседней лужайке лишь для того, чтобы развеять свою скуку. Я не давала видимых поводов усомниться в себе. Вернее, поводов было предостаточно, но я всегда уверенно держалась в игре и гордо продолжала сохранять женское достоинство. Покорно выполняла все супружеские обязанности. Выходила в животе малыша, в 20 уже стала мамой самой замечательной куколки с глазками – пуговками, точь – в – точь, как мои.

Дом – работа – дом. Вся эта картина превратилась в безысходную каторгу. Сначала игра в дочки – матери доставляет некоторое удовольствие: новая роль, взрослые обязательства, но даже тут я умудрилась выделиться, связавшись с мужчиной, приоритеты которого совершенно так и не постигла до самой его кончины. В семье основной приоритет – дети, а дети всегда хотят есть. К сожалению, кормит их не всегда отец.

– Катя, – схватив за волосы всё в той же ванной под струей обжигающе леденящей воды, звучит дрожащий голос – Катя, не бросай меня! Никогда.

Смотрит на меня и ревет. С моих глаз тоже катятся слёзы. Я безмолвно стону от боли и морального уничтожения. В животную игру Рожкова снова включается одна из его не известных мне личностей. Жутковато. Сейчас я не узнаю его ни по словам, ни по резким движениям его рук, рвущих мне волосы на голове, при этом притягивающих её в свою сторону, чтобы вцепиться зубами в ухо. Впечатление такое, что это другой человек с нечеловечьей плотью в обличии Славки.

– Слава, хватит. Ты меня искалечишь…