Нечаев: Созидатель разрушения

«Обвинение Успенского в шпионстве и убийство его было диким, несуразным явлением в нашей тюремной жизни. Решительно никаких оснований не было не только для обвинения, а даже для подозрения. Это могло прийти в голову только психически больному человеку, которым и был Игнат Иванов».[541] Политические каторжане организовали товарищеский суд, после тщательного разбирательства невиновность П. Г. Успенского была установлена.[542]

Страшная смерть Петра Гавриловича мистически напоминает убийство И. И. Иванова. И тот и другой пали от рук товарищей, подозревавших их в предательстве.

Бывшие нечаевцы смогли найти в себе силы бороться против зла в себе, изгнать из себя бесов. Среди бывших членов «Народной расправы», включая участников убийства Иванова, были люди честные, добрые и трогательно доверчивые. Дальнейшая их жизнь подтверждает справедливость горестного утверждения Ф. М. Достоевского о существовании определенных условий, в которых преступления совершаются «вовсе не мерзавцами».[543]

Известный публицист, присяжный поверенный К. К. Арсеньев, защищавший И. Г. Прыжова на «Процессе нечаевцев», писал вскоре после его окончания, что «молодые умы, не охлажденные опытом жизни, не знакомые еще ни с твердостью основ, на которых держится государственное и общественное устройство, ни с важностью и многочисленностью условий, которые должны быть приняты в расчет при всяком преобразовании этого устройства, — всегда расположены к движению, к переменам. Наиболее пылкие из них верят в возможность устранить за один раз все то, что кажется им несовершенным, и создать не только новый порядок, но и новых людей, ему соответствующих. Мысль о борьбе, об опасности скорее воодушевляет, нежели устрашает юношей, в глазах которых все выходящее из серой обыденной жизни имеет романтическую прелесть. В государствах, не привыкших еще к умственной свободе, такое настроение умов кажется чем-то безусловно несовместимым с общественным спокойствием и вызывает целый ряд строгих мер, основанных на недоверии к молодежи. История показывает нам, между тем, что по мере уменьшения этого недоверия наклонность к беспорядкам не усиливается, а ослабевает».[544]

Недоверие российских властей к молодым людям породило необоснованные, вредоносные репрессии, несправедливое унизительно-подозрительное отношение ко всему студенчеству, хотя в разряд неблагонадежных попало всего около десяти процентов учащихся высших учебных заведений. Разрешению открытия библиотек и кухмистерских, касс взаимопомощи и землячеств правительство предпочло борьбу со своим будущим, с не окрепшими, но энергичными натурами, отвергло их и тем самым толкнуло в объятия Нечаевых, ткачевых, бакуниных и им подобных. Во всей нечаевской истории был один лишь бес — Сергей Геннадиевич Нечаев. Дальнейшие судьбы ее участников безусловно подтверждают это. На их беду встретился он им, втянул в свою страшную орбиту и закрутил. Когда его не стало, им без труда удалось обрести самих себя. Но как же опасен даже один бес…

ВТОРАЯ ЭМИГРАЦИЯ

От Вержболова до Женевы Александровская и Нечаев добирались около недели. Перед отъездом из России Сергей известил Огарева о скорой встрече. Николай Платонович поспешил сообщить радостную новость Бакунину в Локарно и в Париж Герцену. «То, что ты пишешь о Бое (Нечаеве. — Ф. Л.), — ответил Бакунин, — меня чрезвычайно порадовало. Теперь я начинаю верить, что он уцелел. Но как я его увижу? Впрочем, он молодец, захочет, так прийдет пешком, а у меня для него постель и стол всегда готовы».[545] Герцен продолжал негодовать по поводу пропагандистской кампании триумвирата, и своего прежнего отношения к Нечаеву не переменил.[546]

Появившись в Женеве, творец «Народной расправы» принялся допекать Огарева просьбами организовать встречу с Герценом и потребовать от него вторую половину бахметевских денег. Огарев обратился к Герцену и получил от него следующий ответ:

«1-е. Юношу (Нечаева. — Ф. Л.) видеть моту и мужеству его отдаю полную справедливость, но деятельность его и двух старцев (Огарева и Бакунина. — Ф. Л.) считаю положительно вредной и несвоевременной. Всякий день вижу русских — слушаю, вслушиваюсь и убеждаюсь больше и больше в том.

2-е. На каком основании ты думаешь отклонить от назначения фонд — не знаю? Твое «приготовь сколько хочешь» меня сконфузило; что же за мера в «сколько хочешь», а потому я буду ждать от тебя приказа в цифрах. И вышлю его для того, что ты того желаешь».[547]

Александру Ивановичу оставалось жить чуть больше недели, его терзала смертельная болезнь, сил на сопротивление домогательствам не оставалось. Ни с кем из триумвирата Герцен более не встретился и деньгами распорядиться не успел.