– Что за чудо эти веера! – вскричала старая дама, хватая сразу два: один муаровый[59], переливчатый, зеленый, с наборным станком[60] из слоновой кости, другой из органди[61], расшитый крошечными разноцветными букетиками, на деревянном станочке.
Лида смотрела на нее с умилением, как на ребенка. Ну кто бы мог подумать…
– Зеленый веер подает надежду, – заявила Анаисия Никитична, – а вот это движение ее отнимает! – С этими словами она перехватила к веер в левую руку, раскрыла его и приложила к левой щеке. – Я говорю: «Нет!» А вот это – «Я вас люблю!» – Старая дама взяла веер правой рукой и указала на сердце. – «Я жду ответа!» – Сложив веер, она резко ударила им по ладони.
Лида таращилась во все глаза.
– Что, не знаешь языка веера? – засмеялась Анаисия Никитична. – Да я тебя в два счета научу, если хочешь!
И вдруг насторожилась, вслушиваясь в доносившийся откуда-то издалека бой часов. Отбросила веер, всплеснула руками:
– Боже мой, да ведь полдень бьет! Сейчас Васенька приедет! Обедать пора!
Лида почувствовала, что бледнеет.
– Я не хочу, – пробормотала она, чувствуя, как желудок сводит от голода, а сердце сжимается от страха.
– Ты не завтракала, и если не пообедаешь, у тебя не останется сил поехать с Васей. Он с утра до вечера в делах по имению, но я попрошу его на сей раз взять тебя с собой.
– Куда?! – перепугалась Лида. – Зачем?!
– Увидишь, – усмехнулась Анаисия Никитична. – Надеюсь, это вам поможет… поладить вечером.
Теперь у Лиды лицо запылало.
– Кстати, к ужину был зван Иона Петрович с супругою! – добавила Анаисия Никитична, и Лида почувствовала себя несчастнейшей на свете, однако бабуля Никитишна тотчас добавила: – К несчастью, Авдотья Валерьяновна занемогла, так что дядюшка твой приедет один.
Лида вздохнула с нескрываемым облегчением.
Анаисия Никитична понимающе хихикнула, а потом скороговоркой протараторила, выскакивая за дверь:
– Умывайся, одевайся пока здесь, комнату твою позже приготовят, горничную я к тебе пришлю. И через полчаса за стол!
– Я боюсь! – простонала Лида. – Я не хочу!
Но дверь уже захлопнулась.
Глава десятая. Встреча супругов Протасовых
Марфуша, горничная, присланная Анаисией Никитичной, оказалась красоты замечательной: рыжая, белокожая, немного похожая на козу своими широко расставленными, чуть раскосыми зелеными глазами. Но была она при этом настолько угрюмая и насупленная, что Лида украдкой вздохнула: не везло ей в этих краях с горничными! Сначала переменчивая Феоктиста, теперь эта нелюдимая Марфуша… Ну ладно, Феоктиста была верной служанкой Авдотьи Валерьяновны, а потому не могла не перенять некоторых отвратительных черт своей хозяйки, а этой-то с чего так коситься на Лиду и прислуживать ей швырком да рывком?
А что, если, вдруг подумала Лида, красавица не была обойдена вниманием холостого барина своего, Василия Дмитриевича? Наверняка влюблена в него, наверняка ревнует, опасаясь, что женатый господин перестанет ее замечать.
Ну что ж, пока ревновать не с чего… ведь женился Василий Дмитриевич на Лиде не по любви, а по принуждению! Вполне возможно, он и впредь не оставит Марфушу своими милостями! Это только по версии книжницы Анаисии Никитичны мужчина до свадьбы гуляет да перебешивается, а потом остепеняется и живет с одной лишь женой. А на самом-то деле вряд ли Протасов от такой сочной и яркой Марфушки-то откажется, какой бы красавицей жена его Лида ни была…
Настроение, которое улучшилось было после знакомства с веселой и добродушной Анаисией Никитичной, снова рухнуло в бездны преисподние, и Лида тоже приняла такой же угрюмый вид, как и Марфуша.
Наконец она была умыта, причесана, одета, но чуть ли не впервые в жизни собственный вид – тем более, в довольно унылом сером барежевом[62], расшитом крошечными черными цветочками, платье, надетым в уступку еще не кончившемуся трауру, – не доставил ей удовольствия. К тому же бареж был крайне непрактичен в носке, а платья другого не наденешь: вчерашнее все в пыли, а других у Лиды траурных нет, все они слишком яркие…
Тем временем Марфуша побросала некоторые платья в кофр и поволокла его куда-то – видимо, в ту комнату, которая готовилась для Лиды, как обещала Анаисия Никитична.
Теперь оставалось подобрать к платью шаль и украшения.
Из вороха шалей Лида снова выбрала куракинскую: на тончайшей тюлевой сетке был выполнен изысканный цветочный орнамент из шелковых нитей. Сетка была серая, цветы бледно-голубые, напоминающие лунный свет, и шаль подходила к платью идеально! Туфельки Лида надела тоже серые. Теперь украшения… Ах, да ведь они остались в саквояже, а саквояж – в мезонине в дядюшкином доме!
Лида огорченно огляделась – и тут же заметила свой саквояж, полузаваленный одеждой. Значит, дядюшка позаботился о том, чтобы его доставить! Она радостно распахнула саквояж, чтобы открыть секретное отделение и достать шкатулочку с драгоценностями, как вдруг заметила небольшой сверток пожелтевшего от времени домотканого кружева. Раньше у Лиды этого кружева не было…