– Они испечены только что, – гордо заявила Анаисия Никитична. – Постояли немного под полотенцам, а потом туда был влит рыбный бульон. Наш Фомич – великий мастер всякое рыбное готовить, что там Марковна твоего дядюшки!
Брови Василия Дмитриевича чуть взлетели, когда он услышал, что Анаисия Никитична с Лидой уже на «ты», однако тотчас лицо его приняло равнодушное выражение, и он с аппетитом принялся есть.
Все последовали его примеру, и скоро блюдо с расстегаями почти опустело.
На второе подавали куриный марешаль[65] с белым соусом и картофельным да морковным гарниром, а на сладкое – густой ягодный кисель с молоком.
– Не будем объедаться чересчур, – заявила Анаисия Никитична. – Вот на ужине, когда приедет Иона Петрович, наш Фомич воистину блеснет своим искусством! И тартинки[66] будут, и туроны[67], и много чего такого, что просто пальчики оближешь!
Анаисия Никитична с упоением потерла руки, и Лида поняла, что старая дама, несмотря на свое худощавое сложение, обожает поесть и является немалым знатоком всевозможных изысканных яств.
Лида заметила, что Василий Дмитриевич тоже ест с аппетитом, да и сама она воздала искусству Фомича должное.
– Да и так вкусно, – воскликнула девушка, обводя молочной дорожкой кисель в своей тарелке. – Прямо как в сказке: молочные реки, кисельные берега!
Василий Дмитриевич слегка усмехнулся, глядя на нее, и встал из-за стола:
– Что ты там говорила, бабуля Никитишна, куда я должен ехать?
«А что, если ему по нраву дамы, которые клюют как птички, чтобы оставаться субтильными и при талии?» – испуганно подумала Лида и, приняв самый привередливый вид, отложила ложку.
– Когда ты, Васенька, уехал в поле, приезжал Кузьма, счетовод из конторы, говорил, что пятеро парней пришли просить разрешения жениться, да, дескать, не на ком.
– Как это не на ком? – удивился Василий Дмитриевич. – А ткачихи наши нерадивые на что?
– Вот и я про их же подумала, – просияла Анаисия Никитична. – Так что поезжай, Васенька, да рассуди: они тебя будут в конторе ждать. И Лидушу с собой прихвати, пусть поглядит, какие дела тебе решать приходится. Надо же ей понять, что такое жизнь помещика среднего достатка, да еще в десятилетиями заложенном имении!
Василий Дмитриевич люто сверкнул на бабулю Никитишну глазами, но ничего не сказал ей, а, повернувшись к Лиде, промолвил с каким-то вымученным, как показалось ей, выражением:
– Не угодно ли вам будет, сударыня, отправиться со мной на прогулку?
Лида молча кивнула, надеясь, что ничем не выдает владевшего ею испуга.
– Омбрель не забудь, Лидуша, – ласково посоветовала Анаисия Никитична и заговорщически подмигнула. – На небе нынче ни облачка! Как бы хорошенькое твое личико не обгорело. Хотя немного солнышком облиться тебе не мешает – что-то ты побледнела…
Лида слабо улыбнулась и пошла к двери. Пока надевала шляпу и перчатки, заметила Марфушу, мелькнувшую в конце коридора. К ее ногам жался русоволосый малец лет семи.
Они низко поклонились проходившим мимо господам. Протасов слегка кивнул им, Лида последовала его примеру, а впрочем, ей сейчас было не до Марфуши и какого-то дворового мальчишки.
«В заложенном имении… – так и стучали в голове слова старой дамы. – В заложенном имении! Да, он согласился жениться на мне только ради денег! Но что бы он делал, если бы я не оказалась тогда в беседке? Зачем он туда пришел? Почему? Понятно: хотел встретиться с Авдотьей Валерьяновной. И что, она тоже стала бы его науськивать меня силком взять? А может быть, они убийство Ионы Петровича обдумывали? Тогда бы Авдотья Валерьяновна все деньги после него получила, замуж за Василия Дмитриевича выскочила, помогла бы ему имение выкупить. Ну а меня рано или поздно зацапал бы в свои лапы загребущие Модест Филимонович, и всем было хорошо… Господи, я будто в какую-то пьесу невзначай угодила, которую Островский с Шекспиром вместе сочинили! Но неужели такой человек, как Василий Дмитриевич, может быть подлым и коварным?! А почему нет? Чем он отличается от подлого и коварного Модеста Филимоновича? Только тем, что господин Самсонов мне противен и отвратителен, а господин Протасов до того нравится, что я в него влюбиться готова?»
Тут Лида задала себе серьезный вопрос: готова ли она влюбиться в Протасова или… или, Господи помилуй, это уже свершилось?!
Она настолько глубоко погрузилась в обдумывание этого пугающего вопроса, что почти не заметила, как села в двуколку Протасова, и тот легонько подхлестнул коня. На сей раз запряжен был не Эклипс, которого, очевидно, берегли для верховой езды, а Альзан[68] – тот же самый мерин, который вез их вчера, после происшествия под Вязниками, очевидно названный так именно из-за этой рыжей масти.
Неужели это произошло только вчера? Да ведь еще и суток с тех пор не прошло, а сколько событий приключилось! Неужели и дальше судьба Лиды будет разворачиваться столь же бурно и стремительно?
Она и сама не знала, хочет этого или нет и чего вообще хочет, поэтому постаралась отвлечься и принялась глядеть по сторонам.