Нечаянная свадьба

– Они сговорились! – твердо сказала Лида. – Они сговорились, чтобы…

Чтобы – что? Свести ее с ума? Уверить в том, что она внезапно сделалась уродиной? И с этой же целью подменили все зеркала в доме Протасова?!

Но как же это возможно? Где набрать столько зеркал – десяток! – которые с одинаковой настойчивостью лгали бы Лиде?

А может быть, лгут не эти десять зеркал, а только одно из них? Вот это чудесное, маленькое, оправленное в фальшивое золото и фальшивые самоцветы?..

Лида выбежала на крыльцо и увидела дремлющую на ступеньках старуху-служанку. Кажется, она ее видела прежде… кажется, Анаисия Никитична называла ее Феклой…

– Где господа, Фекла? Где все дворовые? – спросила Лида негромко, чтобы не перепугать старуху.

– Да они всем миром на похороны подались, в Березовку, значит, – зевая, сообщила еще не вполне проснувшаяся Фекла. – Остались только мы с Марфушкой – барыню больную стеречь.

– На похороны?! – в ужасе воскликнула Лида, забыв об осторожности. – На похороны дядюшки?! А меня почему не взяли?!

Фекла всполошенно подскочила, уставилась было на Лиду во все глаза, но тотчас зажмурилась и кинулась прочь с воплем:

– Сгинь, пропади, порченая! Свят, свят!

Поскольку бежала Фекла вслепую, ничего не видя перед собой, то очень скоро споткнулась и упала, однако тут же подскочила и снова помчалась невесть куда, то размахивая руками, то крестясь и крича во весь голос:

– Сгинь, пропади, порча порченая!

У Лиды подкосились ноги, и она плюхнулась на ступеньку. Похороны должны пройти на третий день после смерти. Значит, она пролежала в постели весь вчерашний день и половину нынешнего.

Сейчас погребают дядюшку, единственного родного ей человека, а ее не взяли с собой… Почему? Она заболела? Ну да, ведь она не помнила, как попала в Протасовку из мезонина дядюшкиного дома. Или… или сочли ее слишком уродливой? Побоялись, что люди, собравшиеся на похороны, разбегутся при виде ее страшного лица, как бежит сломя голову увидевшая ее Фекла?

– Нет, нет, – отчаянно вскричала Лида, – не может быть! Они все в заговоре, и эта старуха тоже! Надо найти кого-то постороннего… чужого человека!

Надо пойти в деревню, вот куда. Уж там, среди крестьян, небось отыщется хоть кто-нибудь, кто скажет ей правду… скажет, что маленькое зеркальце не лжет, что она по-прежнему несказанно хороша?

Но она уже не верила в это, и в красоту свою не верила.

«Порча порченая!» – вспомнились слова старухи.

Что это значит? Может быть, на нее и вправду навели порчу? И вправду испортили?

Но кто это сделал?

Лида не понимала, не знала ничего, кроме одного: все беды начались, когда она нашла в саквояже маленькое зеркальце, обернутое в кусок старого домотканого кружева, которого у нее никогда не было. Но могло ли зеркальце нести на себе порчу, если его подарил ей дядюшка, сказав, что оно принадлежало его матери?!

«Нет, погоди… – мысленно шепнула она себе, – разве дядюшка сказал эти слова, передавая тебе это зеркало? Может быть, он имел в виду совсем другое. А это… а это кто-то другой подсунул в саквояж?»

Кто?!

Лида вспомнила, как проснулась и увидела в комнате Анаисию Никитичну.

Что, старая дама подбросила страшное зеркало? Нет, непохожа она на старую ведьму, а ведь такие проделки вполне могут быть названы ведьминскими. Но потом появилась Марфуша, которая начала прислуживать Лиде швырком да с ворчаньем. А что ей известно про Марфушу? Что у той, вполне возможно, ребенок от Протасова, – значит, наложница не может не желать зла жене своего господина. Но главное – то, о чем говорила Феоктиста! А говорила она, что Марфуша – дочка Маремьяны, ведьмы!

Ну, вот и ответ!

Надо как можно скорей найти Марфушу и молить ее…

Что?! Молить ее? Она, Лидия Карамзина (ладно, Протасова, но это сути дела не меняет), будет молить любовницу своего мужа о пощаде?! Пресмыкаться перед ней?!

Ну нет! Лучше умереть!

Возможно, конечно, сам Василий Дмитриевич не захочет быть женатым на жуткой уродине и попросит свою наложницу…

Лида чуть не взвыла от ярости, вообразив эту унизительную сцену. Но еще большее унижение испытала она, когда подумала, что Василий Дмитриевич, очень может быть, и не пожелает просить за нее. В самом деле – а зачем? Он все равно получит все Лидины деньги на правах ее супруга, ну и будет пользоваться ими в свое удовольствие, оставляя нелюбимую, навязанную ему жену дома в одиночестве – вот как оставил сегодня, даже не взяв с собой на похороны ее собственного дядюшки!

Наверное, таким образом Протасов отомстил и Ионе Петровичу, оскорбив его память – память человека, который навязал ему нелюбимую, да еще и уродливую жену.

Самые горькие, самые черные, самые ужасные мысли кружились в голове Лиды и жалили ее, словно залетевший туда бродячий осиный рой. Ни один мужчина не смог бы понять, что значит для красавицы внезапно утратить свою красоту, а вместе с ней – и все надежды на счастье. Только женщина способна была бы понять Лиду и то помрачение, которое овладело ею!