Нечаянная свадьба

– Он не придет сюда! Он пошел к Авдотье Валерьяновне! Я сам видел! – выпалил Модест Филимонович, и Лида так и вспыхнула от негодования:

– Я вам не верю!

– Это ваше дело, – зачастил Модест Филимонович, – но я не могу видеть, как нагло вас обманывают. Вы не знаете столь многого, но я должен открыть вам глаза. Протасов женился на вас только ради того, чтобы получить закладные на свое имение!

– Но у меня нет никаких закладных, – растерянно пролепетала Лида.

– Натуральмент[77], их у вас нет! – фыркнул Модест Филимонович, и, как ни была Лида потрясена, она не могла в очередной раз не ужаснуться его жуткому произношению. – Они хранились у вашего Ионы Петровича, который некогда выкупил их у моего отца, родного брата Авдотьи Валерьяновны. И теперь ваш муж пошел к моей тетушке, чтобы заполучить эти бумаги. Только это его интересовало. Его холодное сердце и расчетливый ум не способны любить. А я… я люблю вас! Вы должны покинуть его и стать моей! Всем известно, что вы были обвенчаны с ним насильно, что отец Епифаний был подкуплен, а это страшное преступление – свершить незаконное венчание. Кроме того, – Модест Филимонович игриво хихикнул, – всем известно, что ваш брак пока что только формален, что он не осуществлен по законам человеческим. Вы можете расторгнуть его и принадлежать тому, кто вас истинно любит!

– Это вы, что ли? – с издевкой спросила Лида.

– Да, я! – страстным шепотом воскликнул Модест Филимонович.

– Вам ли говорить о любви?! – возмутилась Лида. – Неужто вы забыли, что не далее как вчера поднимались в эту комнату с надеждой завладеть мной, прибрать к своим рукам мое приданое и поделиться им со своей порочной тетушкой?! Я слышала ваш разговор. И после этого вы смеете обвинять кого-то в расчетливости и бессердечии? Да я не знаю человека расчетливей вас! Вашим обвинениям против моего мужа столько же цены, сколько вашим любовным клятвам! Пойдите вон!

Лида надеялась, что Модест Филимонович бросится прочь, она была готова услышать в ответ его угрозы или даже отразить попытку овладеть ею насильно, однако Самсонов не тронулся с места, не разразился оскорблениями, а только печально покачал головой:

– Мне жаль вас, Лидия Павловна! Вы даже не подозреваете, в какие бездны порока и подлости угодили, выйдя за Протасова. Единственное ваше спасение – любым путем расторгнуть брак с ним! Ничуть не удивлюсь, если узнаю, что это моя очаровательная тетушка заставила Касьяна убить Иону Петровича, а потом намеревается и вас извести, чтобы за Протасова выйти. Он на все согласится – для него закладные на имение важней всего на свете.

Этот человек вызывал у Лиды такое презрение, что она смогла даже обрести некое спокойствие и сказать с вызывающим хладнокровием:

– Если я погибну, Василию Дмитриевичу никакие закладные будут не нужны. Он получит такое наследство, что сам свое имение выкупить сможет, и у него еще на два таких имения денег останется.

Глаза Модеста Филимоновича затуманились, голос задрожал от жадности и зависти:

– Да еще неизвестно, сможет ли он хоть что-то получить после вас! Венчание ваше было тайное, священник за такие деяния вообще может быть от сана отлучен, а брак признан недействительным, я же вам сказал! Тогда все получит Авдотья Валерьяновна, как вдова вашего дядюшки и ваша ближайшая родственница. На это она и рассчитывает. И опять же тогда Протасова с потрохами сожрет… А мне ничего не достанется! – вдруг зарыдал Модест с детским отчаянием, и это стало последней каплей, переполнившей чашу Лидиного терпения, смешанного с отвращением.

– Всё! – закричала она. – Ни слова больше! Пойдите вон, жалкий человечишко!

Кровь бросилась ей в голову от гнева, она схватилась за виски, чувствуя, что сейчас набросится на этого мелкого интригана, на этого подлеца и разорвет его в клочки… ну, может, не разорвет, но гнусную физиономию его точно исцарапает!

– Силенсе! – испуганно зашептал Модест Филимонович, ломая руки. – Кальмез-вуз![78] У вас такой вид… да что с вами?!

Он схватил подсвечник и приблизил к Лидиному лицу. При этом его собственная физиономия вдруг исказилась страхом, он выронил подсвечник и бросился к двери, бормоча:

– Сет ан кошмар, жэ пёр![79]

Как только за ним закрылась дверь, Лида вцепилась в спинку кровати и рванула ее что было силы, чтобы придвинуть к двери. Каким-то чудом ей это удалось.

Дрожащими руками она поправила волосы, огляделась… Из головы не шло испуганное восклицание Модеста Филимоновича, и все эти многочисленные намеки на то, что она плохо выглядит, которые ей сегодня расточали, кажется, все кому не лень.

Она повернулась к зеркалу, однако оно, как и все остальные зеркала в доме, было плотно завешено. Лида знала, что это делается для того, чтобы душа покойного, которая бродит неподалеку от своего тела, не испугалась, увидев себя в зеркале. Впрочем, говорили также, что родственники покойного сами могут эту душу увидеть в зеркале, и тогда тот, кто встретится взглядом с мертвыми глазами, тоже умрет.