– Касьян – лучший кучер в округе, а может, и во всем уезде! – ответил Протасов, даже не подумал соблюсти хоть какой-то политес, выразить вдове соболезнования, даже поздороваться. – Уж я-то знаю, как он со своей тройкой управляется! Езживал! Прошлой ночью он над землей взлетал, той же дорогой шел, и ничего – нас ни разу не занесло на обочину и ни о какое дерево не задело.
– Да вас же трое было, седоков-то, да еще конь ваш привязанным бёг, – прошептал Касьян, и Лида увидела, что его губы странным образом сделались такими же бледными, как щеки, резкие черты словно бы смазались, растеклись. Черные глаза казались двумя дырами, проделанными в этой белой маске, и в них клубилась тьма. – А Иона Петрович… они одни были, они легкие, вот и не удержались…
– Пошли, покажешь мне коляску, – приказал Протасов, дернув кучера за руку. – А вы, Авдотья Валерьяновна, примите наши с супругой соболезнования.
Авдотья Валерьяновна повернула голову к Лиде, с изумлением вгляделась в ее лицо – и губы ее расползлись в ядовитой усмешке:
– Коли ты после одной ночи так подурнела, что с тобой дальше будет? Ох, берегись, Васенька какую угодно кобылу уездит, не то что такую полудохлую клячу, как ты…
– Авдотья Валерьяновна, побойтесь Бога! – взревел Протасов. – В доме супруг ваш лежит мертвый, а вы… Стыдитесь!
Авдотья Валерьяновна закрыла лицо руками, провыла глухо:
– Простите… простите… я не в себе от горя! Простите меня! – и снова канула в окно.
Потом там появилась Феоктиста и, прежде чем закрыть ставни, прелюбезно улыбнулась Протасову но, всмотревшись в лицо Лиды, вдруг сморщилась.
Лида, впрочем, этого даже не заметила – она сидела почти бездыханная. Ах, чего бы она только сейчас не дала, чтобы дядюшка оказался сейчас жив, чтобы можно было броситься к нему в ноги и закричать: «Я не хочу ничего этого! Не хочу быть женой человека, которому нужны только мои деньги! Не хочу быть женой любовника вашей жены!»
Ах, если бы она знала… Если бы она только знала обо всем этом раньше! И если бы отец Лиды мог знать о судьбе, которую уготовил для своей дочери! Да ей было бы куда лучше в Москве выйти за первого встречного искателя приданого, чем…
Впрочем, так и оно и вышло – пусть и не в Москве, а в захудалой деревушке Владимирской губернии! Она вышла именно за первого искателя ее приданого. Вернее, за второго. Первым был Модест Филимонович… И еще неизвестно, кто хуже: этот пошлый провинциальный фат – или не менее провинциальный Дон Жуан по фамилии Протасов. И не повернуть вспять время, и не побороться против печальной судьбы, и не оживить дядюшку, и не найти счастья!
– Барыня Лидия Павловна, – вдруг послышался рядом чей-то несмелый голос. – Барыня, слышите ли меня?
Лида, словно из трясины, с великим трудом вырвалась из мрачных своих мыслей, повела глазами – и увидела рядом знакомого ей Степана, брата Феоктисты: того самого кучера, который какие-то сутки назад вез ее из Вязников в Березовку.
Всего какие-то сутки назад! Боже, ты все видишь!
– Ты, Степан? – проговорила она непослушными губами. – Что ты говоришь?
– Господин Протасов просит вас в каретный сарай зайти, – выпалил Степан. – А я Альзанку подержу. Ничего, не беспокойтесь, барыня, он меня знает! Ох, жаль Ионы Петровича, но всякому судьба своя, вот и Иону Петровича она нашла… Да не горюйте вы так, вас и не узнать!
Лида передала парню вожжи, с трудом сошла на землю и растерянно огляделась. Она не знала, где находится каретный сарай.
– Вон туда идите, барыня! – Степан махнул в сторону левого крыла дома, и Лида поплелась туда, не понимая, зачем идет, почему слушается Протасова, хотя больше всего на свете ей хочется оказаться как можно дальше и от него, и вообще отсюда. Может быть, она даже не удержалась бы и кинулась в бегство, если бы не хотела отдать последний долг дядюшке. Ей было за что упрекнуть Иону Петровича, однако поступить иначе она не могла и осталась бы здесь, даже если бы вдруг рядом возникла сказочная карета, которая была бы готова в мгновение ока вернуть ее не только в Москву, но и в счастливое, безмятежное прошлое, когда были живы родители и Лида слыхом не слыхала о Василии Дмитриевиче Протасове…
– Лидия Павловна, прошу сюда! – позвал ее Протасов, высунувшись из дверей приземистого обширного строения, стоявшего чуть позади флигеля.
Лида послушно вошла, стараясь не смотреть на него, однако Протасов схватил ее за руку и буквально подтащил к себе, показывая коляску – кажется, ту же самую, в которой минувшей ночью они мчались венчаться.
– Да смотрите же! – возбужденно приказал Василий Дмитриевич. – Вот этот бок, которым, по словам Касьяна, коляска врезалась в дерево. И что вы видите?
Лида добросовестно уставилась туда, куда указывал Протасов.
– Да ничего, – пожала она плечами. – Бок как…
И вдруг ее осенило:
– Постойте, но, если этот бок задел дерево, он должен быть хоть немного, да поврежден!