Нечаянный Роман

Опаздывал грузовик, на который должны были погрузить гроб. В комнату набились следующие по времени ожидающие, городской морг работал с регулярностью конвейера. Чтобы их не выставили с гробом на улицу, а разрешили подождать внутри, было решено дать «на лапу». Наталья никогда не давала взятку и понятия не имела, как это делается. Отец достал бумажник из внутреннего кармана пиджака и отсчитал несколько купюр. Поморщился и прибавил еще. Наталья зажала деньги потной клешней и поплелась в «конторку», маленькую комнату с массивной дверью на тяжелых болтах.

– Чем обязан? – спросил толстяк с жизнерадостно красными щечками, прижимая пузцо к краю стола.

Наталья покраснела. Деньги в руке набухли от пота.

Толстяк окинул Наталью веселым взглядом и указал пальцем-сарделькой на стул.

Наталья подошла к столу и примостила левую ягодицу на краешек отмеченного сарделькой стула.

Толстяк заметно погрустнел и милостиво кивнул, подперев сарделькой второй подбородок.

Наталья открыла рот и невразумительно заблеяла, ни дать ни взять коза, на которую свалилась способность говорить человеческим языком.

Толстяк кивнул, мягко, как кот лапу, отнял руку от лица и развернул ее ладонью вверх.

Наталья поперхнулась и суетливо протянула деньги.

Толстяк послюнил пальцы кончиком розового язычка и разложил купюры на столе, удовлетворенно кивнул, открыл ящик стола и коротким ловким движением смахнул в него деньги.

– Спаси-ибо, – проблеяла Наталья.

Толстяк тяжело вздохнул, прикрыл глаза толстыми веками и заговорил. Плавная, скорбно возвышенная речь длилась недолго и закончилась совершенно неожиданно. Толстяк прижал к плотоядным губам кончики пальцев-сарделек и назвал маму «тельцем».

Наталья ошарашенно кивнула и вышла вон. Отец стоял, прислонившись к подоконнику, чуть в стороне от остальных. По его застывшему лицу струились медленные тихие слезы. При виде Натальи неутомимый слезный кран перестал на мгновение производить воду. Отец достал из кармана платок и вытер лицо.

– Как прошло? – спросил он.

– Нормально, – сказала Наталья и тихо, так чтобы слышал только отец, добавила: – Сказали, что с «тельцем будет все по первому разряду».

– С чем? – вздрогнул отец.

– С тельцем.

– Цинизм человеческий не имеет предела, – сказал отец и посмотрел на нее прозрачными, словно выцветшими глазами.

С улицы прибежала запыхавшаяся Ольга Федоровна, на платье темнели под мышками круги.

– Машина пришла.

Отец тяжело, как безногий, оперся на Натальино плечо. Наталья напружинила спину и повела его к выходу.

Неизвестно, каким было обслуживание по второму разряду, но «по первому» все произошло достаточно быстро и безболезненно. Три не очень трезвых мужичка, каких можно встретить у пивного ларька, на этот раз чисто выбритые и в чужих костюмах, ловко погрузили гроб на украшенный искусственными цветами грузовик. Четвертый мужик, небритый, но зато в своем костюме, подошел к отцу, безошибочно вычислив его среди группы.

– Гроб закреплен на рельсе, грузовик будет ехать очень медленно. Все будет хорошо.

– Вы что, намекаете, что можете потерять гроб с телом моей жены? – спросил отец.

Мужик одернул пиджак и выкатил грудь дугой.

– Я понимаю ваше состояние и приношу глубокие, искренние соболезнования, – скороговоркой оттарабанил он, – почитаю своим долгом сообщить, что все будет в порядке.

Отец смутился, с подозрением оглядел стоявшего навытяжку мужика, глаза выпучены, небритые щеки втянуты внутрь.

Грянула медь. Заиграли похоронный марш. Из-за долгого ожидания, или из-за чего-то еще, получилось нескладно и фальшиво.

– Зачем это? – Лицо отца исказила мучительная гримаса.

– Пилипчук заказал! – перекрикивая трубы, крикнула Ольга Федоровна.

По одному взгромоздились на грузовик. Наталью и отца посадили у изголовья открытого гроба. Слева от Натальи села Ольга Федоровна. Остальную часть заняли венки. Народ набился в трестовский автобус.

Небритый мужик дал последние указания, три нетрезвых мужика подняли борта грузовика. Стало казаться, что их заключили в коллективный гроб. Грузовик просигналил и медленно тронулся с места. Оркестрик выдал прощальную, почти жизнерадостную трель и умолк. Стало тихо и пусто.

Грузовик шел медленно, но его редко обгоняли. Наталья, не отрываясь, смотрела на мраморный мамин лоб и острый, мертвый нос. Время потеряло смысл, превратилось в склеенное наспех кино. Сжались и пропали куски, неестественно удлинились и тянулись вечность другие. Сгрузили на землю гроб, маму закрыли крышкой. Приколотили крышку на два гвоздя, как дверь. Опустили гроб в яму. Вокруг поднялась непонятная суета. Наталья отвернулась от маминого гроба и посмотрела на отца. Хватая ртом воздух, отец сидел у края ямы безвольным мешком и дрожащими пальцами вытряхивал на ладонь валидол. Наталью окатила волна душной злости, захотелось рывком поднять отца за воротник. Поднять и закричать ему в лицо. Громко и ясно.

«Это не ты умер от больного сердца! Умерла мама, у которой даже валидола никогда не было!»