И нужно будет заняться похоронами. Вторыми похоронами за этот бесконечный, страшный месяц. Пилипчук сказал, что врачи сделали все, что могли. Все? Что могли? Какие глупые, пустые слова.
Острые ледяные занозы пронзили сердце, заморозили кровь.
– Пора. – Наталья взяла Асю за руку.
Сухой, лающий кашель продрался сквозь уставшие детские трахеи. В уголке рта повис ошметок ржавой слизи, синева вокруг губ приобрела неприятный, темный тон.
– Сережа, открой глазки.
Малыш раскрыл мутные от боли глаза. Трудно, с хрипом поднялась худенькая грудь под фланелевой пижамой, на которой несвежие зайцы грустно цеплялись за запачканные воздушные шары.
– Мама, – еле слышно прошептал он сухими, потрескавшимися губами.
Держать глаза открытыми было больно, свет резал глаза. Голос показался малышу знакомым. Кто это? Добрая нянечка, которая кормила его супом из ложки? Суп был теплым и противным. Нянечкины руки немножко пахли унитазом.
– Кушай, золотко, кушай, – говорила нянечка тихим, как скрип двери, голосом.
Новый голос тоже был тихим, но по-другому. Тихим, как телевизор в другой комнате. Голова стала болеть чуть меньше, он вспомнил, что слышал этот голос раньше, в больнице, она что-то шептала ему на ухо, когда было совсем плохо. Или это было во сне?
– Тетя Ната, – вспомнил он.
– Я тут, – приблизился голос.
На лоб легла большая, тяжелая рука. Странно холодная и липкая, как от страха.
Он собрался было заплакать, но из глаз не вышло ни единой слезинки.
– Называй меня просто Ната. Как раньше, – сказал голос.
– Ната, – послушно повторил он.
– Открой глазки, Сережа, – сказал голос.
– Не надо… Сережа, – сказал он и провалился в липкую темноту.
– Сережа.
Голос был другой, не Натальин.
– Мама? – с надеждой спросил он и открыл глаза.
Свет падал на маму сзади, подсвечивая ее родные, золотые волосы.
– Это я, – сказала мама, – не бойся. Теперь все будет хорошо. Выздоравливай.
Мамин голос звучал громко и немножко незнакомо. Может быть, потому, что в уши все время билось сердце и мешало слушать. Он закрыл глаза.
Мама подошла ближе и положила руку на его лоб. Рука была сухая и прохладная. Не липкая, как у тети Натальи, или шершавая, как у нянечки.
– Спи, – сказала мама, – отдыхай. Все будет хорошо. Мы вместе.
– Мама, – сказал он.
На этот раз слезы нашлись.
Глава 27
Нянечка сказала, что приходил деда. Жалко, что он не помнил, каким было у деды лицо. Иногда казалось, что деда был большим, как медведь, и голос у него был толстый, а иногда деда казался небольшим и острым, с въедливым, как сверло, голосом. И еще ему не нравилось имя Сережа. Тетя Ната называла его Лалик. Это имя ему нравилось гораздо больше. Надо будет сказать маме, чтобы она тоже его так называла. Ему нравилось еще одно имя, только он его не помнил. Мама называла его так, когда он был совсем маленьким. Еще до больницы.
Жизнь до больницы он помнил плохо, начинала болеть голова. Мама объяснила, что это был сон. Длинный, плохой сон. На самом деле сон был немножко хороший. В нем были деревья и… крокодил. Тетя Ната говорит, что это был не крокодил, а бегемот. Она принесла его из дома. Бегемот красный, и у него поцарапанные глаза. Мама говорит, что глаза сгрыз он, когда был маленький. Она говорит и смеется. И плачет. Говорит, что она плачет от радости, что он уже выздоравливает. Потому что она боялась, что он умрет. Тетя Ната сердится, когда мама так говорит.
У него почти не болит голова. И кашель почти прошел. Опять приходил деда, на этот раз он оказался большой и добрый. У него большие руки и грустные глаза. Деда смотрит на него внимательно, как рентген. Ната говорит, что рентген видит у человека легкие и даже кости. Доктор показывал ему большие черные картинки с белыми пятнами, сказал, что это Сережины легкие и в них теперь «чисто». Это хорошая новость, потому что все радуются и деда подбрасывает его так высоко, что у него замирает сердце. Раньше его никто так не подбрасывал. Это страшно и здорово. Деда говорит, что Сережа просто не помнит, как его раньше подбрасывали. Это из-за болезни он ничего не помнит.
Пришла врач, Полина Александровна, сказала, что потерялась Сережина карта, она завела новую и записала туда все, как они его лечили.
И самое хорошее, что он скоро поедет домой.
Мама смеется и плачет, она обнимает тетю Нату и берет его на руки.
– Скоро, совсем скоро, – шепчет она, – мы полетим с тобой к папе.
Мамино дыхание щекочет ухо, путается в жарких колечках волос на шее. Мама кружится с ним по палате. Вместе с мамой кружится вся комната, у него становится легкая и пустая голова. Вспыхивает свет. У мамы становится чужое, незнакомое лицо. Большой, красный рот и большие зубы, как в сказке про Красную Шапочку. Почему у тебя такие большие глаза? Почему у тебя такие большие зубы?
Он плачет. Сначала тихо, потом навзрыд. Обеими руками толкает маму в грудь и сучит ногами.
– Хватит! – Мама с размаху ставит его на пол.
Пол больно бьет Сережу по ногам, вбивая плач обратно в рот.
Подбегает тетя Ната, у нее сердитые глаза и открытый рот.