Нечаянный Роман

Снова затрещал телефон. Идиот на том конце явно не отличался умом. В современном мире настойчивость и пробивная сила прекрасно замещают интеллект.

Владимир Сергеевич поднялся с дивана и пошел брать трубку.

– Алло, – сказал он в трубку как можно более неприветливым тоном.

– Наконец-то, – выдохнула Женя. – Думала, никогда уже не дозвонюсь.

– Ты? – удивился он, словно только теперь обнаружил, что у него есть вторая дочь.

– Я в Новосибирске, – сказала Женя, – с деньгами целая кутерьма, пока обменяла, пропали билеты. Я тараторю, прости. Стоянка заканчивается минут через десять, буду в Твери через два с половиной дня. До сих пор не укладывается в голове. Что случилось? Почему?

– Почему? – повторил он.

Вся горечь, вся обида, все отчаяние, с трудом удерживаемые внутри кордонами самоуважения, хлынули наружу.

– Ты меня спрашиваешь? – закричал Владимир Сергеевич, захлебываясь слезами, голос на октаву выше, чем хотелось бы. – Как ты могла оставить больного ребенка на смертельно больную мать?! Эгоистичная, бессердечная, блудливая тварь!

На том конце провода сжалась в комок Женя. В глухой тьме отчаяния далеким светом заколебался единственный огонек надежды.

– Как чувствует себя Рома? – спросила она гулким, неживым голосом.

Показалось, что оборвалась связь.

– Алло! – закричала Женя, но вместо крика из горла вырвалось сдавленное сипение. – Алло!

Голос отца прозвучал неожиданно близко, как удар по голове:

– Умер твой Рома. Похоронили.

Наталья открыла дверь квартиры ключом и прислушалась. Вместе с мамой из дома ушла душа. Остались только стены, пол и отец. Звук спускаемой в унитазе воды и отцовское покашливание раздались одновременно.

– Это ты? – крикнул через дверь отец. – Я еще не ужинал.

– Поздравляю, – пробормотала под нос Наталья.

Она с облегчением сбросила туфли с гудящих ног и расправила пальцы. И как только Ася умудряется целый день бегать на каблуках? Ловко, как козочка? Лично она чувствовала себя коровой в кандалах.

Мамина ступня была шире Натальиной, и, чтобы разносить, мама щедро намазала туфли «Тройным» одеколоном. Наталья почувствовала запах, когда доставала туфли из коробки, но не обратила внимания. Во-первых, поначалу все лежалые вещи пахнут чем попало, а во-вторых, отец как раз собирался на работу, пахнуть могло и от него. За день носки одеколон чудно настоялся, и к его собственному аромату примешалась парфюмерная «нота», расшифровывать которую не хотелось.

Наталья задвинула туфли под вешалку и принялась рассматривать колготки. Левая колготина была в порядке, из дырки на правой высовывался покрасневший мизинец. Третья пара за неделю, одно разорение! Наталья сняла колготки и вздохнула. Мама говорила, что у Натальи «по-женски красивые ноги». Красивые, как же! Рубенс был бы счастлив, он не даром рисовал упитанных до неприличия женщин. Было бы гораздо лучше, если бы ноги были тонкими и длинными, как у Женьки, а туфли – не дубовыми и пропитанными одеколоном, а импортными, мягонькими, как у Аси. Из тех, что обнимают ножку, как вторая кожа.

– Ты сегодня долго, – сказал отец, бочком выходя из туалета.

Он держал руки чуть на отлете, будто боялся коснуться стены или, не дай бог, дверных ручек.

– Бумага кончилась? – спросила она.

– Нет, рулон почти целый, – удивился отец и неловко дернул рукой в сторону ванной, – открой, пожалуйста, дверь.

Наталья обошла отца по стенам и открыла дверь.

– А ты что, руки с улицы не моешь? – спросил отец, второй раз намыливая руки.

– После тебя, – сказала Наталья и поволоклась на кухню.

– Ты не забыла купить хлеба? – закричал отец.

– Бородинского не было, я взяла ржаной, – прокричала в ответ Наталья.

Еще две недели магазинов, и она будет выносливой, как вьючный осел. И как только мама со всем справлялась?

Она приволокла из прихожей сумку с продуктами и начала разгружать.

– Я чайник поставил, – сказал отец, появляясь в дверях, – помыла уже руки?

– Я продукты разгружала, – сказала Наталья.

– Опять пельмени? Второй день уже.

Упрек застал Наталью врасплох.

– И овсяное печенье купила, – сказал отец, – мама всегда сама пекла.

– Это в больницу, – буркнула Наталья, чувствуя, как в душе вскипает раздражение.

Отец вел себя так, будто ожидал, что она немедленно заменит собой маму, и без конца упрекал. Она не умеет готовить, не знает, как правильно ходить в магазин, понятия не имеет, как вести хозяйство, и самое главное, не знает, как правильно заботиться об отце. Последнее давалось с особенным трудом. Ну не маленький же он ребенок, в конце концов. Наталья заботится о… Сереже. Заботится о том, чтобы не взбрыкивала Ася, чтобы не передумал Пилипчук и не взял назад обещание позаботиться о Роме. Последние дни Асин отец смотрит на нее странным взглядом, словно на весах взвешивает.

– Не понимаю, чего ты туда таскаешься? – сказал отец. – Чужие люди, чужие проблемы. Прости, конечно, но к Роме ты так не бегала. А ведь он был тебе родным племянником.

– Я заботилась о Роме больше, чем кто-либо другой, – сказала Наталья, – включая его собственную мать и тебя… дедушка.