Нечаянный Роман

В поезде поспать так и не удалось, мешали мысли и живот. Женя решила сполоснуть лицо и почистить зубы. Вода из-под крана оказалась ледяной, зубная паста обожгла язык. В туманном зеркале собственное лицо выглядело более молодым и… несчастным.

Стук в дверь был таким же решительным, как и рывок. Наталья забила собой все пространство.

– Банное. Для рук. Для ног. Для интимных деталей, – перечислила Наталья и положила на батарею стопку полотенец разного размера.

Женя закашлялась.

– Ничего, если я перепутаю?

– Они с метками, – совершенно серьезно объяснила Наталья, – на каждом полотенце свои термонаклейки с картинками.

– С картинками… интимных деталей? – сощурилась Женя, пытаясь удержать в горле смешок.

Наталья вспыхнула внезапно. На бледном лице заметался яркий румянец.

Женя медленно протянула руку и взяла с батареи верхнее полотенце. Ворс на нем был коротким, почти гладким.

– Это для ног, – поспешно сказала Наталья. В уголке полотенца виднелась неоновая буква «N».

Картинка кораллового рифа в Саргассовом море на Жениной косметичке перестала казаться экзотикой.

– «Н». Ноги, – пояснила Наталья, кидая неодобрительный взгляд на Чука и Гека.

– Как же я сразу не догадалась, – сказала Женя, издавая странный, хрюкающий звук.

В уголке следующего полотенца обнаружилась буква «L» такого сочного цвета, что померкла не только Женина косметичка, но и вся живность далекого Саргассова моря.

– Лицо и руки, – подсказала Наталья, опознавая, что Жене никак не удается начать слово «руки» с буквы «л».

Большое полотенце было отмечено сдержанно синей буквой «B».

– Правда, удобно? – сказала Наталья. Румянец на ее лице приобрел оттенок удовольствия. – «Б», как в слове «банное», или русское «В» – для ванны.

– Замечательно. – Женя осторожно промокнула руки правильным полотенцем. – Боюсь даже думать, какая буква на том, другом полотенце…

Наталья гордо кивнула и протянула Жене оставшееся полотенце.

На белоснежном поле сажей чернела буква «Х».

– Не может быть, – хрюкнула Женя.

Наталья нахмурилась, между густыми бровями образовалась привычная складка. Недоумение длилось не больше секунды.

– Нет! – крикнула Наталья. – Как ты могла подумать?!

– К-ик? В смысле, а как? – икнула Женя. – Х-х-х, как в слове… «хозяйство»?

Одинокий Женин смех забился о неровные кафельные стены, поднялся под давно не крашенный потолок с пятном плесени и обессиленно затих.

Икота стала более частой и болезненной.

Наталья закрыла глаза и прижала руки к пылающим щекам. Когда она заговорила, у нее был странный, глухой, словно в забытьи голос:

– Это не «Х», это «Экс». Экс-экс-экс. Как рейтинг в фильмах… определенного содержания…

– Гы-ы-ы, – сказала Женя.

Наталья закрыла лицо руками и выбежала из ванной, задев плечом шторку. Испуганно дернул крылом попугай.

Глава 46

Наталью на кладбище знали. Суетливый мужичонка с ноздреватым пропойным лицом разговаривал с ней, сняв с головы дешевую китайскую бейсболку и почтительно переминаясь с ноги на ногу, словно не прошло двухсот пятидесяти лет с момента отмены крепостного права и он, как и его предки, разговаривал с «барыней».

Наталья и впрямь напоминала барыню своей доброжелательной, но не терпящей пререканий манерой, негромким, но отчетливым до последнего звука голосом, а самое главное, непоколебимой уверенностью, что все будет так, как она сказала. Женя вдруг вспомнила, как Наталья говорила про свою работу. «Деньги хорошие и два с половиной человека в подчинении». Вполне могло оказаться, что речь шла о двух десятках, а то и двух сотнях работников, с которыми сестра разговаривала таким же сдержанным, но опознаваемо начальственным тоном.

Наталья отомкнула запор на оградке и прошла внутрь. Открыла большую сумку и достала оттуда целлофановый пакет с ручными садовыми инструментами.

– Памятник почистят к Пасхе, к родительскому дню, – сказала она, присаживаясь на корточки и аккуратно разрыхляя землю. – Отец предлагал посыпать гранитной или каменной крошкой. А мне больше нравится трава. Я семена привезла. «Канада Грин» называется. Обещали, что прорастает везде. Климат у них не лучше нашего вроде. И маме бы так больше нравилось. До цветов у меня руки не доходят. Первые пять лет сажала, сорняки замучили. Трудно угадать, что приживется, да и тень тут. Плохо растет.

Женя прошла внутрь и поставила пакет с цветочными горшками возле ограды. Весеннее солнце растопило снег, но еще не успело подсушить землю. С темной небольшой, по пояс, плиты смотрело молодое, чуть удивленное мамино лицо. Сердце сжало тоскливое чувство. Может быть, если бы она, как Ната, приходила к маме хотя бы каждые полгода, она смогла бы уже думать, что мама – это аккуратный прямоугольник с осевшей внутри землей.

– Ты не знаешь, почему отец выбрал эту фотографию? – спросила Женя.

– Не знаю, – помолчав, ответила Ната, – он не любит сюда ходить. Говорит, сердце давит.

Женя покопалась в пакете с инструментами и вытащила разрыхлитель. Растопыренная железная кисть впилась в землю с мокрым, чавкающим звуком. Земля на могиле была влажной и перемешанной с прошлогодними листьями.