Мотоцикл катился быстро, сворачивая на узкие ручейки-дорожки и снова вылетая на просеки и широкие дороги со скульптурами по обочинам. Мелькали деревья, фонтаны, включенные на Новый год, которые потом забыли выключить, скамейки пустые, запорошенные снегом, улетали и исчезали за спиной лихого сержанта.
— Вот! Вот она! — закричала Горбунова. — В бордовом пальто и серой кроличьей шапке. С кем это она разговаривает?
Майя весело болтала с тридцатилетней на вид женщиной. Высокой и красивой. Они периодически дружески хлопали друг друга ладошками по плечам, заливались хохотом, то сгибаясь в приступе смеха, то откидывая назад головы. Как удерживались на них шапки — загадка.
Мотоцикл остановился.
— Забирайте её. Я подожду. До метро «Сокольники» потом вам? Довезу за пару минут. Тогда на регистрацию точно успеете. — Сержант спрыгнул с мотоцикла и несколько раз крепко пнул заднее колесо.
— Здравствуйте! — Вера Фёдоровна и Алтынай подошли к увлёкшимся какой-то смешной историей Майе Аркадьевне и незнакомой, очень весёлой и привлекательной женщине. — Майя, ты как тут оказалась? Мы-то тебя ждали на том месте, откуда ты ушла.
— Да заблудилась я. Павильоны не работают. Я пошла обратно. Но, чёрт, оказывается, надо было по левой дорожке идти, а мне запомнилось так, будто я пришла по правой, — Майя Аркадьевна Зимина тараторила быстро, но все слова вылетали из неё ясными-понятными. — А вот, познакомьтесь, Ниночка. Педиатр. Она тоже прилетела на конференцию врачей. Работает в Алма-Ате, в пятой больнице. Живёт этажом ниже меня. Так, представьте, в одном доме живём, в одном подъезде, а почти никогда не встречаемся. Вот нам и смешно. Надо, чтобы увидеться — улететь за четыре тысячи километров, попасть там в самое безлюдное место и от души поболтать!
— Бывает, — кивнула Алтынай.
— А ты домой-то полетишь, Аркадьевна? — засмеялась Горбунова. — Или до весны тут хохотать останешься?
— Ёлки-палки! А я забыла совсем! — испуганно вскрикнула Зимина Майя. — Нам же на самолёт! Ещё не опоздали? Успеем?
— Успеете, — сказал сержант строго. — Если поедем до метро прямо сейчас.
Попрощались. Поехали. В мотоцикле все молчали, в метро с Зиминой подруги тоже не разговаривали. И только когда сели в самолёт Вера Фёдоровна произнесла всего одну фразу.
— Легкомысленная вы женщина, Майя Зимина. Вам надо в начальных классах преподавать. Там дети такие же несмышлёныши, как вы.
Долетели до Семипалатинска почти за три часа, зато с хорошим обедом под приятную музыку из динамиков. Перешли в зал ожидания и там застряли. Алма-Ата не принимала по причине плохой погоды.
— Ничего. Лично я посплю, — сказала Алтынай и легла на гнутое деревянное кресло.
— А я дома отосплюсь. Мужа нет. Умер давно. Гостей не бывает. Не люблю компаний. На работу идти не надо. Каникулы ведь, — Вера Федоровна достала из сумочки книгу стихов Давида Самойлова «Второй перевал» и погрузилась в поэзию.
Майя Зимина поняла, что на неё обиделись, ушла в дальнюю часть зала ожидания и стала смотреть на людей, выискивая знакомых. Мимо быстро прошли к выходу трое мужчин в лётной форме и один в обычном, но очень дорогом пальто. Они негромко перебрасывались матерными словами и на их лицах ничего, кроме выражения злости, почти отвращения, не читалось.
Майя по опыту знала, что если бы так вели себя врачи, значит, у больного появились трудноразрешимые проблемы.
— Не дай бог, чтобы у лётчиков это значило то же самое. Только вместо больных — пассажиры, — вздохнула Зимина.
Она пошла к огромному окну, за которым на площадке стояли самолёты. Майя Аркадьевна засмотрелась на их гармоничные, идеальные формы и вскоре о лётчиках со злыми лицами забыла.
Осталось просто дождаться хорошей погоды в родном городе и долгожданного вылета.
Глава десятая
— Напрашиваешься? В морду хочешь? Так я в момент приложусь, мяукнуть не успеешь, — начальник лётно-штурманского отдела Главного Управления гражданской авиации КазССР Байрам Шарипов, прилетевший забрать бумаги в Семипалатинск из Усть-Каменогорска после расследования аварии вертолёта, прихватил за грудки второго пилота «ИЛ-18» Володю Горюнова. — Ты куда, червяк, лезешь? Куда своё пустопорожнее соображение суёшь? Я, мля, с твоим командиром говорю. Засунь это мнение тупое себе обратно в задницу и сиди на подоконнике. Твой номер — ноль целых, ноль сотых. Два главных твоих начальника разбираются и комариков не просят зудеть над ихними ушами. Пошел отсюда, оглоед!