Нечеловеческий фактор

Шарипов толкнул Володю, тот по инерции снёс на пол стюардессу Валюшу Марченко, красотку и очередную временную «куколку» командира корабля Михаила Шувалова. Валя головой кафель на полу не задела, а прокрутилась на спине и вскочила, спряталась за Шувалова. Другая стюардесса, Галочка Сёмина подошла сзади и отряхнула форменное Валюхино пальто от пыли. Сама Галина, лучшая стюардесса республики и победительница шести всесоюзных конкурсов бортпроводниц, модница, редкая красавица, которая недавно развелась с гулякой-мужем, так здорово в «люксе» перешила себе всю форму, что в ней её можно было хоть каждую неделю фотографировать на обложки разных журналов.

— Не бойся ты этого козла, — шепнула она Вале на ухо. — Ты сейчас с Мишей. Поэтому Шарипов тебя даже дурёхой не посмеет при нём назвать. Миша его бил уже не раз. И ещё вломит. За тебя, тем более.

После её слов Валя вышла снова на вид в круг, образовавшийся из спорящих. Не было только Вовы Горюнова. Шарипов его толкнул не сильно, но больше после этого участвовать в разговоре Горюнов не собирался. Дурака сроду не переспоришь. А Шарипов, считал Вова, дурак законченный, нарцисс и самодур хвастливый.

В комнате отдыха транзитных лётчиков аэропорта Семипалатинска собрался весь экипаж борта из Москвы в Алма-Ату № 75 158. Столица не давала «добро» на вылет. Метель неслась не низовая, выше домов одноэтажных, и плотная как штора на окне, над полосой висел высокий непроглядный туман и летал бешеный поперечный ветер со скоростью 10 метров в секунду. Почти ураганный. Всё вместе взятое даже тяжелому «ИЛ- 18» с отчаянным риском сесть на полосу не дало бы.

— Это довольно часто зимой в Алма-Ате такая хрень с погодой. — Грустно объяснял своему коллективу Миша Шувалов, командир. — Я вот навсегда запомнил особенность этого странного, но частого катаклизма. Когда и снег, и ветер, и туман — все разом сходятся в одном месте. Туман, блин, всегда высокий бывает и при метелях, при разных снегопадах, и его полная непроглядность растёт с высотой. У него даже название есть. Не просто туман, а «адвективный». Ну, как расшифровывается название точно не скажу — не знаю Проще говоря, у самой поверхности земли на уровне среднего роста видно ещё может быть вполне неплохо, даже совсем, считай, ясненько может быть.

Но стоит подняться на несколько десятков метров, от двадцати и до пятидесяти, как горизонтальная видимость совершенно исчезает. Ничего не разглядишь уже через пять метров. Но мы- то сверху садимся. И я при посадке должен впереди себя полосу видеть минимально на восемьсот метров, когда сам ещё болтаюсь на эшелоне семьдесят метров, например. Тогда сажусь спокойно. А если «бетонку» с двадцати — тридцати метров высоты вообще не видишь при скорости снижения 200 или 180 километров в час? И как садиться? Да ещё ветер сбоку десять метров на секунду! Это могила! Не попадёшь на полосу. Глухо!

Горюнов имел факсовую сводку от диспетчера, подписанную руководителем полётов Александром Максимовичем Лопатиным. Там в конце Лопатин не просто расписался, а своей рукой перед фамилией написал. «Метеоусловия катастрофические. Вылет категорически запрещаю. Ждите особого распоряжения».

— Я поддерживаю Лопатина. Горюнов вышел в центр круга, помахивая обрывком факса над головой. Моё мнение, Байрам, ещё жестче. Садиться на такую полосу — это смерть всем. Гроб на сто два места.

Вот тогда Байрам Шарипов психанул и Володю толкнул от всего экипажа подальше, и лично от себя.

— Вы трусы все! Вам тротуары поливать с водовозок, а не по небу порхать! — крикнул Шарипов, взял у Шувалова оброненную Володей сводку и порвал её в клочья. — На войне летали в любую погоду. Ты ж, Шувалов, с первого дня до Победы на «Тушке» носился и в бурю, и вслепую под звёздами. Ничего, живой! А тут десять метров ветерок боковой. Не тридцать же! Чего дергаетесь?

— Сам говори с Лопатиным. Он отвечает за всё, что в воздухе по нашему диспетчерскому охвату, по алма-атинской проводке самолётов, — сказал тихо Миша Шувалов. — Лично мне с ним отношения гробить резона нет. Прилечу на три часа позже — никто ругать дома не будет.

— Ладно! — Байрам плюнул прямо на середину круга, на кафель пыльный. — Пойду сам с ним лаяться по телефону. Из кабинета местного руководителя полётов. Сам на него надавлю, раз ты, Шувалов, ведёшь себя как баба, какая дрожит над пирожками, чтобы они у нее подгорели. Ни хрена ты не пилот первого класса и орден на войне тебе дали по ошибке.

— Ширяев Сергей, семипалатинский главный по полётам, вылета нам, кстати тоже не даёт. Не хочет грех на душу брать, — крикнул вслед Шарипову бортмеханик — Да там не только грех на душе будет. Гробанёмся — его под суд отдадут за то, что выпустил, зная про плохое «метео» в Алма-Ате.

— Да пошел ты! — огрызнулся Шарипов и выбежал из комнаты.