Нечестивец, или Праздник Козла

Она говорит быстро, с глухой яростью, и ни одна из родственниц ничего у нее не переспрашивает. В маленькой столовой наступает тишина, как перед бурей, как перед яростной летней грозой. Где-то далеко взрезает ночь сирена. Самсон, нахохлившись, нервно переступает лапками по деревянной жердочке.

– Мне он казался стариком, и смешна была манера мять и растягивать слова, а шрам на шее пугал. – Урания ломает руки. – В тот момент его комплимент для меня ничего не значил. Но потом я не раз вспоминала, как он рассыпался в похвалах.

Она снова замолкает, измученная. Лусинда вставляет замечание:

– Тебе ведь было четырнадцать, верно? – которое Урании кажется никчемным. Лусинда прекрасно знает, сколько ей было, они с одного года. Четырнадцать лет, какой обманный возраст. Уже не девочка, но еще и не вполне девушка.

– Месяца за три или четыре до этого у меня первый раз пришла менструация, – шепчет она. – Кажется, немного раньше времени.

– Это мне пришло в голову только что, когда я вошел, – говорит посол, протягивает руку и наливает себе еще виски; наливает он и хозяину дома. – Я всегда был таким: перво-наперво – Хозяин, а потом уже я. Ты прямо с лица спал, Агустин. Я не прав? Ничего не говори, забудь. Я уже забыл. Твое здоровье, Мозговитый!

Сенатор Кабраль делает большой глоток. Виски дерет ему горло, выступает краснотой в глазах. В такой поздний час запел сверчок?

– Дело в том… в том… – повторяет он, не зная, что сказать.

– Забудем это. Надеюсь, ты на меня не обиделся, Мозговитый. Забудь! Давай забудем!

Мануэль Альфонсо уже поднялся из кресла. Он расхаживает по скромно обставленной маленькой гостиной; гостиная убрана и чиста, но в ней не чувствуется женской руки, нет того, что может дать только настоящая хозяйка дома. Сенатор Кабраль думает – сколько раз он думал об этом в последние годы? – что неправильно он поступил, оставшись один после смерти жены. Надо было жениться, народить еще детей, тогда, может, и не приключилась бы с ним эта беда. Почему он этого не сделал? Из-за Урании, как говорил всем? Нет. Чтобы больше времени оставалось для Хозяина, чтобы посвящать ему дни и ночи, доказывая: нет ничего и никого важнее него в жизни Агустина Кабраля.

– Я не обиделся. – Он делает невероятное усилие,; чтобы казаться спокойным. – Просто растерялся. Такого, Мануэль, я никак не ожидал.

– Ты все еще считаешь ее ребенком, не заметил, что она уже маленькая женщина. – Мануэль Альфонсо позвякивает кубиками льда в стакане. – Прелестная девушка. Ты будешь гордиться, что у тебя такая дочь.

– Ну, конечно, – и зачем-то добавляет: – Она всегда была первой в классе.

– Знаешь что, Мозговитый? Я бы на твоем месте не колебался ни секунды. И не для того, чтобы завоевать его доверие, не для того, чтобы показать ему, что готов на любую жертву ради него. А просто ничто бы мне не дало такого удовлетворения, такого счастья, как если бы Хозяин дал наслаждение моей дочери и сам насладился бы ею. Я не преувеличиваю, Агустин. Трухильо – одна из аномалий истории. Из того же ряда, что Карл Великий, Наполеон, Боливар. Они – как силы Природы, инструменты Бога, творцы народов. Он – из их породы, Мозговитый. Нам выпало счастье быть рядом с ним, видеть, как он действует, работать с ним. Такое не имеет цены.

Он осушил стакан, и Агустин Кабраль поднес ко рту свой, но лишь омочил губы. Голова уже не кружилась, но зато в желудке творилось что-то страшное. Того гляди, его могло вырвать.

– Она еще совсем девочка, – забормотал он.

– Тем лучше! – воскликнул посол. – Хозяин еще выше оценит твой поступок. Поймет, что ошибался, что поторопился осудить тебя, поддался обидчивости, слишком прислушался к твоим врагам. Думай не только о себе, Агустин. Не будь эгоистом. Подумай о своей девочке. Что станет с ней, если ты потеряешь все и окажешься в тюрьме по обвинению в злоупотреблении служебным положением и финансовых махинациях?

– Ты считаешь, Мануэль, я не думал об этом? Посол пожал плечами.

– Мне пришло это в голову, когда я увидел, какая она стала хорошенькая, – повторил он. – Хозяин ценит красоту. Если я ему скажу: «Мозговитый хочет предложить вам – в доказательство любви и верности – свою дочь, еще невинную девушку», – он не отвергнет ее. Я его знаю. Он благородный человек, настоящий кабальеро, с потрясающим чувством чести. Он будет тронут до глубины души. Он тебя позовет. И вернет тебе все, что у тебя отобрали. А у Ураниты будет прочное будущее. Подумай о ней, Агустин, и стряхни ты с себя отжившие предрассудки. Не будь эгоистом.

Он снова взял бутылку и плеснул в стакан себе и Кабралю. Пальцами положил в оба стакана кубики льда.

– Мне пришло в голову, когда я увидел, какая она стала красивая, – пробубнил он в четвертый или пятый раз. У него неприятное ощущение в горле, терзает боль? Он то и дело мотал головой и все время кончиками пальцев поглаживал шрам. – Если у тебя неприятное ощущение от разговора, считай, я ничего не говорил.