Нечестивец, или Праздник Козла

Рамфис кивнул, и Пупо почувствовал, как чудовищная сила рванула его вперед. Казалось, рывок вырвал все нервы, от головы до пят. Ремни и кольца прорезали мышцы, в глазах вспыхнули огненные шары, острые иглы впились в поры. Он сдержал крик, только зарычал. И хотя после каждого электрического разряда – они сотрясали его с перерывами, во время которых его окатывали водой, чтобы оживить, – он терял сознание и уже ничего не видел, потом он снова приходил в себя. И тогда в нос лез запах одеколона, дешевый запах лакейской. Он пытался держаться и не унижал себя просьбами сжалиться. В кошмаре, из которого он уже не выйдет, две вещи он знал наверняка: среди пытавших его ни разу не появился Джонни Аббес Гарсиа, и в какой-то момент кто-то, может быть, Печито Леон Эстевес или генерал Тунтин Санчес, сказали ему, что у Бибина рефлексы оказались лучше, чем у него, он сумел пустить себе пулю в рот, когда СВОРа пришла за ним в его дом на углу улицы Архиепископа Нуэля и Хосе Рейеса. Пупо много раз спрашивал себя, удалось ли его детям, Альваро и Хосе Рене, которым он ничего не рассказывал о заговоре, удалось ли им покончить с собой.

Между сеансами на электрическом стуле его, голого, отволакивали в сырую камеру и поливали вонючей водой, пока он не начинал подавать признаки жизни. А чтобы он не спал, веки ему приклеили к бровям лейкопластырем. Когда же и при открытых глазах он впадал в полубессознательное состояние, его будили бейсбольной битой. Несколько раз забивали рот чем-то несъедобным, однажды он почувствовал экскременты, и его вырвало. Позднее в своем стремительном падении в нечеловеческое состояние он уже мог удерживать в желудке то, что ему давали. В первые сеансы на электрическом стуле его допрашивал Рамфис. И все время повторял один и тот же вопрос, ожидая, не собьется ли он. («Президент Балагер замешан?») Он отвечал, неимоверными усилиями заставляя язык повиноваться. Пока наконец однажды не услышал смешки и бесцветный, женоподобный голос Рамфиса: «Хватит, Пупо, молчи. Тебе нечего больше сказать. Я знаю все. Теперь ты только платишь за то, что предал папу». Этот был тот же самый голос, срывающийся, прыгающий, какой был у него после кровавой оргии 14 июня, когда он свихнулся и Хозяину пришлось отправить его в психиатрическую клинику в Бельгию.

После этого последнего диалога с Рамфисом он уже не мог видеть. Ему содрали лейкопластырь вместе с бровями, и пьяный голос весело объявил: «Теперь тебе всегда будет темно, чтобы спал слаще». И он почувствовал, как игла проколола веки. Он не шевельнулся, пока ему зашивали веки. И только удивился, что при зашивании глаз нитками он мучился меньше, чем на электрическом троне. К тому времени уже не удались две его попытки покончить с собой. Первая, когда он изо всех оставшихся сил бросился головой на стену камеры. Но всего лишь потерял сознание и запачкал кровью волосы. Вторая почти удалась. Он вскарабкался по решетке – с него сняли наручники, готовя к сеансу на троне, – и разбил электрическую лампочку. Стоя на четвереньках, он проглотил все стекло в надежде, что внутреннее кровоизлияние прикончит его жизнь. Но у СВОРы постоянно в распоряжении были два врача и маленький медицинский пункт, снабженный всем необходимым, чтобы не дать пытаемым умереть от собственной руки. Его отвезли в медпункт, заставили проглотить какую-то жидкость, вызвавшую рвоту, а в довершение засунули зонд и промыли кишки. И спасли, чтобы Рамфис с приятелями продолжали убивать его потихоньку.

Когда его кастрировали, до конца оставалось недолго. Кастрировали его не ножом, а ножницами в то время, как он сидел на «троне». Он слышал непристойности и возбужденные смешки людей, которые для него были лишь голосами и резким запахом пота и дешевого табака. Он не доставил им удовольствия – не закричал. Они запихали тестикулы ему в рот, и он их проглотил, желая только одного – чтобы это приблизило смерть. Он никогда не подозревал, что мог так страстно этого желать.

В какой– то момент он узнал голос Модесто Диаса, брата генерала Хуана Томаса Диаса, о котором говорили, что этот доминиканец так же умен, как Мозговитый Кабраль или Конституционный Пьяница. Его засунули в одну с ним камеру? И тоже пытали? Голос Модесто звучал горько, обвинял:

– Мы здесь по твоей вине, Пупо. Почему ты нас предал? Разве ты не знал, что с тобой будет? Покайся же в том, что ты предал друзей и свою страну.

У него не было сил произнести хотя бы звук, даже открыть рот. А потом – прошли, быть может, часы, или дни, или недели – он услышал разговор врача СВОРы и Рамфиса Трухильо:

– Невозможно больше продлевать его жизнь, мой генерал.

– Сколько ему осталось? – Это был Рамфис, без сомнения.

– Несколько часов, возможно, дней, если я удвою дозу сыворотки. Но в этом состоянии он электрического разряда не вынесет. Невероятно, что он выдержал четыре месяца, мой генерал.

– Тогда отойди в сторону, я не могу позволить ему умереть своей смертью. Встань позади меня, а то как бы и тебя не пощекотало.

Генерал Хосе Рене Роман, счастливый, принял финальный разряд.

XXI