Нечестная игра. На что ты готов пойти ради успеха своего ребенка

Роуз очень рано поняла, что хорошо учиться – это, возможно, единственный выход для нее. Хорошие оценки были единственным шансом вырваться из той среды, которая угнетала ее уже в те годы, хотя настоящую тяжесть этой среды Роуз поняла только в колледже. Сначала получила стипендию за заслуги и уехала в Лихай (Пенсильвания), после этого отправилась в Мичиган учиться на доктора философии, потом стала научным сотрудником в Стэнфорде и наконец заведующей многомиллионной неврологической лаборатории здесь, в Дарлтоне. Прыжки с шестом, и с каждым разом планка все выше.

Это, конечно, закалило ее характер, но, проведя детство и юность в таких жестких условиях, Роуз поняла, насколько сильно она не хочет подобной судьбы для своей дочери. Нет, они не покупали Кью самые модные джинсы и туфли. Нет, они вряд ли смогут в ближайшее время наскрести на новый кроссовер. Но семья достаточно комфортно жила на зарплату Роуз, чтобы дать Эмме все, что ей было нужно, и многое из того, чего ей просто хотелось. Проблема была в том, что Эмма Кью во всем хотела подражать своей богатой лучшей подруге: уроки верховой езды, возможно, когда-нибудь и собственная лошадь, крутые летние лагеря. Но спорадическое преподавание Гарета приносило очень мало денег, а зарплаты в университете (даже на медфаке) не поспевали за уровнем инфляции.

Кроме того, они с мужем не хотели, чтобы Кью выросла с ощущением, будто все ей что-то должны. В таком городе, как Кристал, эти необоснованные притязания можно было наблюдать у слишком многих детей. Супруги мечтали, чтобы их дочь добивалась успеха своими силами, а не благодаря социальному статусу. Чтобы полагалась на упорный труд, а не на «хорошую наследственность», как у Зелларов, или на трастовый фонд, как у Бека. Потому что успех никогда не приходит ни с чего. Где бы ты ни вырос, как бы тебя ни воспитывали, это еще не гарантия успеха. Мысль о том, что Кью скатится в покинутый ее матерью мир, вызывала у Роуз дрожь. Женщину медленно убивала вечная тревожность, как и многих представителей низшей прослойки среднего класса.

Неудивительно, что Роуз хотела, чтобы Кью попробовала поступить в Кристальскую академию. Ведь эта спецшкола призвана была оценивать учащихся не по их материальному положению и социальному статусу, а исключительно по способностям и уму. Если бы в детстве Роуз поступила в такую школу, ей не пришлось бы столько лет провести в беспросветных страданиях. Так что теперь, когда появилась Кристальская академия, она не могла остаться в стороне и ко всем требованиям приема относилась с предельной серьезностью.

Она поднялась на небольшой холм и по инерции съехала по противоположному склону к западному берегу водохранилища «Серебряное озеро» (восемьдесят гектаров водной глади, по которым, будто трогая струны цитры, пробегали рябь от бриза и солнечные блики). Роуз объехала вокруг овального пруда, разогналась до тридцати километров в час, потом до сорока. Она крутила и крутила педали, пока выброс эндорфинов не запустил более позитивные мысли.

Убрав велосипед, Роуз прошла к главному кругу для лошадей, чтобы посмотреть окончание занятия. Пять лошадей (ехали на них одни девочки) выстроились в ряд и двигались по серпантину, играя в «Красный свет / зеленый свет». Джанелль Лиман, их любимый инструктор, велела всем выстроиться в ряд на одном конце ипподрома и начала еще один вариант игры «СТОП и ИДИ», выкрикивая замечания, если кто-то отклонялся в сторону или слишком быстро тянул за узду. Через пять минут всадницы стали отрабатывать движения по отдельности. Ближе всего к Роуз оказалась Эмма Зи.

Дочь Саманты попыталась сделать восьмерку вокруг одного из препятствий, но ее лошадь сопротивлялась.

Тут подъехала Эмма Кью, не обращая внимания на мать. Она доехала до дальнего угла и выполнила изящный поворот вдоль ограды.

Чей-то голос спросил:

– Ваша?

В полутора метрах от Роуз возле ограды стоял мужчина в зеркальных очках-авиаторах на остром, узком носу. Рукава темно-синей тенниски плотно обтягивали его накачанные бицепсы. Роуз уже видела его здесь пару раз, но не была с ним знакома. Папа одной из девочек.

– Да. Эмма Кью, – сказала она, кивая в сторону дочери. – А которая ваша?

– Кейтлин, в фиолетовой куртке.

Роуз нашла взглядом его дочь, пытавшуюся заставить лошадь обойти вокруг препятствия.

– Давно Эмма Кью ходит на верховую езду?

– Не знаю, сегодня, кажется, десятое или одиннадцатое занятие.

Мужчина от удивления дернул головой назад.

– Вы серьезно?

– Может быть, двенадцатое.

Собеседник опустил очки.

– Я думал, что она тренируется уже несколько лет, а я кое-что в этом понимаю: наша старшая дочь участвует в университетской команде по конкуру в Корнелле. Ваша девочка очень способная!

– Правда?

– Прирожденная наездница. Вы разве не видите?

Они оба посмотрели на Кью, которая направила лошадь по новой восьмерке. Кью более естественно держалась в седле, чем другие девочки на ипподроме. Казалось, она и здоровенное животное под ней составляли единое целое.

– Я никогда не садилась на коня, – призналась Роуз. – Я в этом совсем не разбираюсь.