Нечистая кровь. Книга 2. Корни Тьмы

— А потом, в мертвой иэллии, — продолжал Яннем, — когда я увидел, что с тобой сделала Тьма, что-то во мне пробудилось. Я не смог уловить момент, когда это произошло. Даже не понял этого, по правде. Но нет другого объяснения, почему Тьма меня не убила и почему я смог тебя у нее вырвать. Я так сильно не хотел тебя там оставлять, так боялся того, во что ты начинал уже превращаться… Наверное, что-то подобное я испытывал только один раз — когда моя собственная мать попыталась исторгнуть меня из своей утробы. Тогда я ей не позволил. А теперь — решил, что не позволю тебе. Когда тебя предает тот, кому ты больше всего веришь, это злит просто адски, Брайс. Я был зол на мать еще до своего рождения. И я был страшно зол на тебя, из-за того, до чего ты докатился. И эта злость…

— …пробудила в тебе Свет, — закончил Брайс.

Яннем, усмехнувшись, развел руками.

— Странно все это работает, согласись. Потому я всю жизнь магию и ненавидел. Ни черта в ней не разберешь.

— И потом в меллироне, — добавил Брайс, не ответив на его кривую улыбку, — ты снова выпустил это из себя? Эту подавленную магическую силу?

— Не то чтобы намеренно, но похоже, что да. А может, меллирон сам ее во мне почувствовал и выкачал ее из меня, что ли, чтобы передать тебе.

— Он увидел связь между нами. И послужил посредником, катализатором. Ты же сам не мог влить в меня силу. Да и очистить от Тьмы не сумел бы, ты же в магии ничего не смыслишь…

— А тебе обязательно напоминать мне об этом при каждом удобном случае.

Они посмотрели друг на друга. И вдруг расхохотались. Они очень давно не смеялись вместе, да и поодиночке — Яннем вспомнить не мог, когда в последний раз слышал собственный смех. Или смех своего брата.

— Знаешь что? Тебе придется теперь пойти в школу, — заявил Брайс, когда они отсмеялись. — В школу магов при Первом круге. Тебе нужно научиться управлять этим, и я даже не представляю, как, это же в детстве проходят. Сядешь за парту вместе с десятилетками из знатных родов, а когда будешь криво плести арканы, маг-наставник станет лупить тебя линейкой по пальцам.

— А ты с удовольствием придешь на это полюбоваться, да?

— С превеликим!

Посмеялись еще. Потом Яннем сказал:

— Брайс, тебе не в чем себя винить. Ты отдался Тьме, но если бы ты этого не сделал, я бы так никогда и не узнал, кто я. И что со мной когда-то произошло. Не вернул бы… да я сам не знаю, что это такое, и не уверен, что мне это вообще надо. Но это часть меня, пусть и не вся. Я двадцать семь лет был как будто обрубком от самого себя, книгой с вырванными страницами. А теперь я опять… ну… целый. Остались только раны. Но они, наверное, зарастут.

— А если не зарастут?

— Если нет, то, значит, буду жить с ними. Я понимаю, — добавил Яннем, поколебавшись, — тебе тяжело жить в моей тени. Быть младшим братом короля — это не то, для чего ты рожден. Но я понятия не имею, для чего рожден сам, что уж мне говорить за тебя. Мне тоже приходится нелегко. Мы не можем с тобой быть формально равными. Не можем править вдвоем, ты всегда это знал, и я тоже. Но я не думал, что это окажется для тебя настолько невыносимо. И что твой протест доведет нас обоих до такого. Так что твоей вины здесь нет. Ну, почти нет. Моя уж точно не меньше.

Брайс снова тронул коня и поехал шагом. Яннем нагнал его, вышел на полкорпуса вперед, просто по привычке — королю положено ехать впереди своей свиты. Так было и будет всегда.

— Я рад, что ты мне все-таки рассказал, — вздохнул Брайс. — И просто… просто рад, правда, Ян. Может быть, тебе теперь полегчает.

— Может быть, тебе тоже.

— Даже не сомневайся. У меня опять десять пальцев на руках, о чем еще мечтать-то, — усмехнулся Брайс.

«Что мы будем делать, когда вернемся?» — подумал Яннем, но вслух этого так и не сказал.

Они просто ехали дальше — король, овладевший потерянной некогда магией, и его младший брат, прошедший сквозь Тьму, на полкорпуса позади.

Глава 13

Леди Катриона, принцесса Митрила и невестка короля, сидела на бархатной скамье в замке Эрдамар, в тысяче лиг от своего мужа, и качала колыбель. Алвур плакал, он все время плакал — громко, гневно, совсем не жалобно, словно был не новорожденным ребенком, а детенышем зверя, которого бросили родители.

— Перестань, перестань, замолчи, — твердила Катриона.

Но дитя ее, конечно, не слышало. Она совершенно не ощущала с ним никакой связи, даже когда держала на руках и клала рядом в свою холодную постель. У нее по-прежнему не было молока, и Алвур успокаивался только в руках кормилицы, нянчившей его с первого дня на белом свете. Но кормилица уже несколько дней как занемогла, а от всех прочих нянек толку было не больше, чем от самой Катрионы. Так что в конце концов она просто прогнала их всех и села у колыбели сына сама, хоть у нее и разламывалась голова от его неумолчного плача. Но зато этот упрямый, гневный плач хотя бы помогал прогнать все мысли. Она так устала думать. Даже больше, чем плакать и бояться.