Нечистая, неведомая и крестная сила. Крылатые слова

Под соломой мы привычно разумеем остатки, в виде стеблей, от обмолоченного хлеба всяких сортов и представляем ее себе не иначе как целым ворохом, непременно кучей, сгребенной лопатами в горку, в рыхлую груду. Отсюда охапками или теми же ворохами солома берется на подстилку и на крыши, на шляпы и другие плетенья разного рода, на поташ и даже на подпояску снопов. Вынутый из соломы одинокий сухой стебелек, от которого отбит колос и которым можно лишь в зубах поковырять, называется соломиной, для надлома которой не требуется силы, и смешно было бы вспоминать это слово и говорить о нем. Бессознательно требовательный к законам родного языка и руководимый навыком по слуху и правилами, завещанными дедами и прадедами, народ наш строг к себе в этом отношении. Ни в каком случае мы не имеем права подозревать нелепицы или темного смысла в изречении, которое он твердо установил в пословицу, обычно выработанную житейским опытом. Если бы он желал выразить смешную бессмыслицу, то сказал бы точно и правильно: «Сила соломину ломает». Между тем говорится вековечная правда, равно известная и испытанная всеми народами мира: «Ломит сила солому» – то есть могучее и властное побеждает слабое, хрупкое и ломкое. «Сила все ломит» (а не ломает) – говорит общеупотребительная поговорка. Ломать, переламывать может и слабая рука новорожденного младенца, но ломить и ломиться в состоянии лишь уверенная в себе крепкая сила: она напирает, валит, налегая, опрокидывая и руша. К тому же следует помнить о том, сколько надобится человеческих усилий, чтобы, пройдя все степени земледельческого труда, добыть про домашний обиход ворох соломы. Сколько мужественного геройского терпения требуется для того, чтобы после трудов праведных иметь возможность и право подослать соломки, чтобы на ней отдохнуть, поваляться и выспаться. Силой одного человека это можно сделать, но обычно требуется на такие работы соединенный труд, помочь, или толока. После работы испытываются: и ломота в спине, особенно когда жнут на корню выспевший хлеб и сажают его для просушки в овинах, и едкая боль в руках и плечах, и истома во всем теле, когда на токах отбивают спелое зерно и добывают солому и мякину, то есть высохшие стебли и избитые цепами колосья. «Нивка-нивка, отдай мою силку!» – отчаянно кричат суеверные бабы, катаясь по жнивью, когда кончат вязать последний сноп и завязывают ему бороду.

Некуда больше идти за объяснениями: если и жил-был на свете известный царь-горох, то про царицу-солому еще нигде не слыхать ни в сказках, ни в песнях, ни даже в загадках. Ни мифологические и исторические, ни бытовые и юридические, да и всякие другие справки не представляют никакого выхода для толкований заподозренного в бессмыслице изречения, кроме приведенного сейчас.

Емелина неделя

Болтуна и враля, принявшегося за свое привычное и досадное ремесло, слушатели останавливают, когда он сильно и бойко развяжет язык, выражением: «Ну, мели, Емеля, твоя неделя!» Породил ее, очевидно, обычай, издревле установившийся в крестьянских хозяйствах, особенно в многосемейных, держащихся старинных уставов и прадедовских порядков, – работать по очереди, в сроки, всем бабам-невесткам и взрослым дочерям-невестам. Эти занятия уряжает либо свекровь, либо, за ее смертью, старшая невестка, занимающие в семье должность большухи-заказчицы. Большей частью каждая из младших работает понедельно. Понедельно бабы стряпают, мелют крупу и зерно на ручных жерновах.

– Вот ты, баба, зерна мели, – говорит муж жене, – а много не ври, а мели хоть день до вечера!

Понедельно бабы смотрят за коровами, доят их и сливают молоко и т. д. Это объяснение, конечно, не отрицает права и не отнимает возможности искать его и в очередях отправления церковных служб и духовных треб соборными священниками в городах и больших селах. Издревле они правят требы недельными чредами. В самом слове треба, по толкованию В. И. Даля, не только заключается смысл отправления таинства и священного обряда, но предполагается связь со словом требити, то есть очищать от всякой скверны плоти и духа, как требятся плевелы при веянии хлеба. Что же касается до значения очереди в смысле чреды, то она обязательна не только священникам, но и архиереям для заседаний в Святейшем синоде. Собственно же для священников, по давнему народному обычаю, нет череды только лишь на мельнице: когда священник или дьякон привезут свой хлеб, мельник старается поставить их на очередь прежде всех других, ожидающих помола. Для этих установлен другой закон, точно и беспрекословно соблюдаемый в деревнях и ясно высказанный пословично: «Не попал в свой черед, так не залезешь вперед»; «Жить на ряду – вести череду» и «Чей черед, тот и берет» – правила, неохотно соблюдаемые лишь в больших городах и особенно в столичных, против чего недавно придуманы и приняты так называемые хвосты в театральных и железнодорожных кассах и т. п.

Чох