Нечистая, неведомая и крестная сила. Крылатые слова

– Да ты как его хочешь пустить? Работника, сам знаешь, я не держу: один за всем смотрю; а в ученье я уж взял, признательно, одного молодца. Сам и упросил, сам и выбрал изо всей деревни, – что есть смирену. Вишь, ноне я не пойду далеко-то – хочу около своих походить.

– Яви милость, дядя Степан, – не откажи, уважь просьбу-то! Заставь со старухой вечно Бога молить. А уж в другом чем мы не постоим: что хошь возьми, только научи парнишку уму-разуму. Вестимо, как у вас там ведется, – потом и дадим.

– Да как у нас ведется: на сколько зим-то ты хочешь отдать?

– Твое дело, дядя Степан, твое дело; на сколько хошь отдадим: во-как!!. – говорил обрадованный отец, а сам ухмыляется. Подсел к Степану и кота гладит, что у того под боком мурлыкает, и шапку с места на место перекладывает.

– Об одном только и толк весь: возьми парнишку, а о зимах не толкуем.

– Берем занятного на три зимы, – заговорил Степан, – а коли туп молодяк да не скоро толку-то набирается, ну, – и пять зим живет. Дольше и не держим, да и в заводе нету этого. Одевать-то его сам, что ли, станешь?

– Где самому – ты уж одень!

– Ну а заручку дашь, что ли, какую?

– Знамо дело, дядя Степан, масла дам, яиц… коли надыть: сушеной черники. Всего, чего хошь, дадим.

– Яиц мне не надобе: своих много. А вот кабы медку прислал – важно бы было!

– Ладно-ладно – меду большущий бурак… ниток… Холста, поди, хочешь?

– Не мешает и это. Ну а как науку кончит, – мне зиму должен служить, без платежа, – на спасибо. Одежонку всю сошью, а ученье кончит – тулуп бараний, шапку тоже от себя дадим. Ладно ли? А ладно – так проводи утре Ванюшку, и дело шито!

На том и порешили.

Пришел Митяй домой на радостях – словно сейчас оженился: и весело таково смотрит, и за обедом с лихвой наверстал вчерашний ужин. Потом немного повозился на дворе; разболокся, лег на полати, свесил с бруса голову и повел такие речи:

– Спишь, Офимья, аль нету? Да где Ванюшка-то?

– Нет, не сплю, пахтанье пахтаю!

– Шляки считаю! вон вечор Гришка Базихин всего облупил: два десятка гнезд выиграл, – отвечали два голоса на хозяйский позыв.

– Утре в ученье идешь! – решительным голосом продолжал отец. – С деминским Степаном сговорился на три либо на пять зим. Обещал шубу сшить. Только меду бурак попросил, да холста, да ниток пять пасм. Шабаш, Ванюшка, баловствам твоим непутным, садись за иглу, авось толку-то побольше будет. Приготовь ему, матка, полушубок, портянки. Лаптишки-то сам пособери, какие там есть у тебя, да еще что придется… Шляков, мотри, не бери, пучеглазый, некогда будет баловством заниматься, слышь?..

На другой день мальчишка, со всеми прибавлениями, был уже в швецовой избе, хоть и не дальше пяти-семи верст от своей деревни. Вечером, при огне, он уже получил работу – задачу: наложить заплатку на старый хозяйский армяк. Учитель усадил его на лавку, научил класть ноги по-швецовски – калачиком, держать иглу и вощить нитку. Долго возился парнишка с непривычной работой, наконец одолел и отдал хозяину.

– Ишь ты каких косуль накропал! – сказал тот с ободрительным видом и насмешливою улыбкою, рассматривая куда как плохо заштукованную прореху. – Ну да ладно – на первых порах и то ничево, как есть нечево. Опасля смекнешь, коли в толк будешь брать да слушаться. Бают ведь старики: тупо сковано – не наточишь, глупо рождено – не научишь, а коли сметка есть: пойдет дело в кон. Наша работа нехитрая – мало-мало всякая баба не умеет. Главная причина – не балуйся да не повесничай: запреж говорю. Денную работу сполняй безупречно, как по писаному; а на шабаш что хошь делай: только чтоб мне не было тошно. Вот как по-нашему! Уж я человек вот каков уродился: имей ко мне лишь обычай да потрафляй, – в чем тебе потрафлять мне надыть, – и жить в миру будем, не обижу тебя, и отцу твоему угодим. А коли супротивность какая выдет, да дело волком в лес глядеть станет: ну, знамо, пеняй на себя да на свою спину; я тебе толком запреж говорю.

– Есть у меня про вашего брата штука, не одного тебя в люди вывела, – заключил наставник и показал ременную плетку.

Плетка эта составляет также необходимую принадлежность всякого швеца, который имеет учеников. Он и носит ее всегда с собою, в заветной кожаной суме. Устройство этого орудия чрезвычайно оригинально: это— длинный, тоненький кожаный мешок, туго набитый куделью и залитый на конце довольно большим куском вару. Пользу ее швец признает по тому обстоятельству, что иногда приходится ему сидеть далеко за полночь при спешной работе. Ясно, что непривычный ученик задремлет или даже просто прикорнет под тяблом. Иглою в бок или кулаком не достанешь иной раз, а плеткой этой как раз пробудишь: плеть-де не мука, вперед наука.