Нечистая, неведомая и крестная сила. Крылатые слова

– Сыроежки, – прибавлял Иван Михеич в минуту решительной откровенности, – растут без разбору: где успел, тут и сел, только что не забираются сдуру в болота. А масляник такой уж гриб благодатный, что из всех грибов охочий расти. Припрысни только его дождичком легоньким да солнышка покажи – он тебе все поляны облепит. Выгоняет его и роса по осени, – пожалуй, ему и дождей не надо на этот раз. Не люблю за одно: больно марок! А первачки по лету хороши в отваре.

– Главная причина, если хочешь больше грибов набирать, – не спеши, не суйся, – прибавлял Иван Михеич как бы в назидание, но все-таки сохраняя все свое достоинство и ни на волос не изменяя зароку.

– Набирай грибы исподволь, не торопясь. Бери пока, что есть под рукой; а передние и те, что по бокам растут, не уйдут от тебя. Иной гриб, пока сидишь подле кучки, при тебе только и на свет-то Божий выползет: оттого оглядываться не мешает. Там уже, глядишь, новички народились, пока ты откапываешь передние, – бери их, не чванься. Первачки-грибки – хорошие, хоть и марают руки, а ведь и без того и дело не обходится, особенно с маслятами. Зато уж умен белый гриб: тот тебе сам-от по себе и на глаза не покажется – стыдливый гриб! Много-много если даст повадку да крайком высунется, а то весь в земле и с шляпкой своей. На то и цветом к земле шибко подходит: не всегда отличишь. Жаль одного – червяк его точит, ни за что точит, и досада берет, если снаружи и хорош бы и свеж, а внутри – негодящая гниль! Красноголовые-то, дураки-боровики, те хвастуны; те ведь на весь лес сияние свое производят. Для них закон не писан, их и слепой на сто шагов заприметит. Вылезет один боровик, и ребятишки маленькие подле стоят; только откапывать нужно, оттого что хороши в отваре.

– А вот ты свинарей ухитрись находить да груздей в соленье подавай! – продолжал Иван Михеич, видимо горячась и желая похвастаться.

Слова его похожи были не столько на наставления, сколько на укор и упреки. Он продолжал:

– Листву они любят, в листве осиновой да березовой нарождаются!.. Знаем мы это: слыхали, что в листве и листвой-то этой они накрываются от стыда от человечьего глазу. Не в игольниках же им расти, в трущобе этой. Знаем, что и расти-то они начинают к осени, когда дожди идут поназойливее и тень держится дольше, – все знаем! А поди-ко покажи мне такую листву, так и поедешь, глядишь, к Задорину. А я так и здесь, поблизости найду и досолю на зиму, целых две кадушки посолю, а в Задорино ваше, за двадцать верст, не поеду. Вон есть, пожалуй, поджарый опенок либо долговязый березовик, тем иную пору возами вози – не изведешь и умаешься. А я так не люблю таких, по мне: либо белый гриб, либо груздь, либо боровик маленький…

Каков был на словах Иван Михеич, таков и на деле. На подобные наставления подчас он был щедр, но ни разу не приводил на свои заветные места: доведет, бывало, до кучки масляников, посоветует обрезать корешки и класть только шляпки, а сам и скроется в чащу бора. Тогда уже никакие ауканья не соблазнят его на отклик, до тех пор пока не кончит торжественно своего дела. Точно таким же образом поступил он однажды со мной.

Местом прогулки назначен был тот бор, который, по мнению Ивана Михеича, был менее прочих обобран, и те полянки, которые находились в самой чаще. Иван Михеич, по обыкновению, усадил меня подле кучек масляников и немедленно скрылся куда-то в сторону. Грибов после вчерашнего дождика высыпало до такой степени много, что приходилось давить их ногами, и одними мелкими можно было бы набрать полное лукошко, а не добирать ягодами, т. е. не прибегать к невинной хитрости, общей всем не сведущим в деле грибовникам.