Нечистая сила

Впрочем, в Царском Селе еще надеялись, что старец, находясь под особым божьим милосердием, погибнуть не может. Карандашом императрица писала мужу: «Мы сидим все вместе – ты можешь себе представить наши чувства, мысли – наш Друг исчез. Вчера А. (то есть Вырубова) видела Его, и Он ей сказал, что Феликс просил Его приехать к нему ночью… Сегодня ночью огромный скандал в юсуповском доме – Дмитрий, Пуришкевич и т. д. – все пьяные. Полиция слышала выстрелы. Пуришкевич выбегал, крича полиции, что наш Друг убит…» Это письмо не было ею отправлено, а события получили мощный заряд энергии от звонка Протопопова:

– Убивали Феликс и Дмитрий… Ради бога, приютите в своем дворце страдалицу нашу Анну Александровну Вырубову! Убийцы имеют проскрипционные списки. Распутин был первым номером, Вырубова – вторым, а вы, ваше величество, – третья!

Вслед за этим в Ставку полетели телеграммы, чтобы царь срочно выезжал в столицу, где жить стало страшно. «Если наш Друг жив, – причитала Вырубова, – он где-то в тиши молится за нас!» Великий князь Дмитрий нахально позвонил императрице, прося у нее разрешения к пяти часам приехать на чашку чая. Алиса отказала ему – без комментариев. Потом звонил и Феликс, испрашивая позволения приехать для объяснений, но нарвался на Вырубову, которая сказала, что объяснения он может изложить письменно. А на улицах столицы творилось нечто невообразимое: узнав о гибели варнака, незнакомые люди обнимались и шли ставить свечки в Казанский собор – перед иконой св. Дмитрия (намек на убийцу Дмитрия Павловича!). В длинных очередях возле бакалейных лавок слышалось: «Дождался… Собаке – собачья смерть!»

* * *

Я никогда не осмелюсь назвать убийство Распутина трагедией, но зато все дальнейшее напоминает мне забавный скетч…

Замышляя расправу, князь Юсупов сочинил нечто вроде благородного сценария в духе Оскара Уайльда, – Распутина хотели убрать «по-английски» (чисто, без шума и полиции – одним ядом). А получилась какая-то мерзкая бойня, и пришлось скоблить стены и полы от крови… Юсупов велел слугам сжечь свою пропитанную кровью одежду, только пожалел сапоги:

– Я их разносил. Очень удобно сидят на ноге…

Полиция нашла ту собаку, на которую ссылались убийцы. С пулей в голове несчастная дворняжка (Феликс почему-то счел за благо выдать ее за породистую), конечно, не могла дать такого изобилия крови. Но полиция еще не ставила вопроса об убийстве Распутина – речь шла пока об исчезновении Распутина!

Пуришкевич весь день крутился по своим делам, готовя санитарный поезд к отправке под Яссы, автомобили уже загрузили на платформы, – тут его перехватил капитан Сухотин.

– Вас просит его высочество Дмитрий Павлович…

Пуришкевич приехал во дворец на Невском, где, кроме хозяина, сидел и Юсупов с такими синяками под глазами, что страшно смотреть. Оба еще не ложились спать. Перед ними кипел турецкий кофейник, стояли початые бутылки с коньяками – они дружно пили то коньяк, то кофе… Пуришкевич присел рядом.

– Заваривается кутерьма по первому рангу, – сообщил ему великий князь. – Распутина выдать за собаку не удалось. Но самое неприятное, что подозрения падают на нас.

Пуришкевич задал не совсем умный вопрос:

– Интересно, кто же нас предал?

– Мунька Головина! – ответил Митя (тоже без ума).

– О-о, это такая гадина, доложу я вам, – добавил Феликс, – я бы даже на необитаемом острове с ней не общался… Сейчас сюда едет государь, который станет снимать самые жирные пенки с очень тощей простокваши. У меня хуже!

– Что же еще может быть хуже? – спросил Пуришкевич.

За Юсупова ответил Дмитрий Павлович:

– У него экзамены в Пажеском, но где же тут успеть подготовиться? А профессура – звери, это вам не Кэмбридж…

Пуришкевич заметил на столе черновик письма.

– Мое сочинение, – горько засмеялся Феликс. – Пишу здесь императрице, заклиная ее честью древнего рода Юсуповых, ведущих происхождение от брата Магомета, что я, их потомок, собаки не убивал… Приходится мобилизовать фантазию!

По тому, как он сморщился лицом, Пуришкевичу стало понятно, что князь врет в письме крепко – на потеху историкам.

– Ну что ж, господа, давайте прощаться…

Санитарный поезд отправился на фронт. В тесном купе, примостившись у столика, Пуришкевич писал стихи – как всегда, саркастические. Худородный думец, он отделался гораздо легче, нежели его титулованные сообщники. Царская власть побоялась тронуть Пуришкевича, ибо за ним высилась думская говорильня, над его лысиной мрачно реяли знамена черной сотни…

Под перестуки колес Пуришкевич сочинял:

Твердят газеты без конца
насчет известного лица.
С известным в обществе лицом
пять лиц сидело за винцом.
Пустил в присутствии лица
в лицо лицу заряд свинца.
Пропажа с лицами лица
лиц огорчила без конца.
Но все ж лицо перед лицом
в грязь не ударило лицом…