Нечто в воде

– Первым делом я решил, что ты рассказала полиции о сумке. Думал, ты во всем призналась. Потом нашел в интернете информацию об этом парне и понял, что дело в борьбе с терроризмом. Я окончательно запутался, даже вообразил, что у тебя с ним роман или вроде того. Зачем тебе его визитка? А потом, как последний жалкий идиот, залез в твою почту и, слава богу, увидел твое письмо Филу по поводу вчерашнего. По поводу Холли. Теперь я знаю, что ты всего лишь скрываешь от меня свою работу. Это ладно, Эрин, но не отгораживайся от меня, хорошо? Я имею право знать, что происходит. Хранить секреты, особенно о полиции, в такое время, как сейчас… С этого все начинается.

Он укоризненно хмурится.

– Я не собирался об этом говорить, ждал, когда ты сама расскажешь, только лучше разобраться с этим сейчас. Ты уж извини, что меня не приводят в восторг твои начинания. Ты отдаешь себе отчет, что засветилась на камерах в Хаттон-Гарден?

Несмотря на его спокойный тон, слова грохочут у меня в голове, как барабан.

– Плохо, если они начнут к тебе присматриваться. А уж если инспектор Фостер обнаружит тебя на этих видеозаписях…

Разумеется, он прав. Я веду себя как идиотка. Если что-то пойдет не так, мне конец.

– Давай решать все вместе, Эрин. Ты ведь больше ничего от меня не скрываешь?

Серьезный вопрос требует серьезного ответа. Я чувствую важность момента. Марк выдвигает ультиматум: либо я принимаю его условия, либо мы расстаемся. Полумер он не признает.

Я до сих пор не рассказала ему о беременности и о том, что Эдди известен наш адрес и многое другое, но не признаваться же сейчас. Я и без того ступила на зыбкую почву. Вела себя безответственно, бегала по городу, рисковала, лгала. И делала все это, нося под сердцем нашего ребенка. Если расскажу ему сейчас, то могу разбить хрупкое чувство, которое мы с ним так долго взращивали.

Марк ждет моего ответа. Он искренне озабочен. Я чувствую себя последней негодяйкой.

– Прости, Марк. Мне очень жаль. Я собиралась рассказать тебе после продажи бриллиантов. Не хотела, чтобы ты волновался. И если бы я считала, что Энди… то есть старший инспектор Фостер, пустил за мной слежку, я бы ни за что не пошла в Хаттон-Гарден, клянусь. Но нам правда нужно избавиться от бриллиантов, понимаешь? Особенно сейчас.

Я вижу, что Марк уязвлен, хотя явно не желает этого показывать. Миг спустя он кивает. Он понимает, что мы должны продать камни.

– Значит, ты согласен: нужно срочно их продать. Избавиться от камней и положить деньги на счет как можно скорее? – спрашиваю я.

Если он потребует, чтобы я все бросила, так тому и быть. Я слишком его люблю.

Марк на миг замирает и вновь энергично кивает.

– Решено.

– Прости меня, Марк, что не рассказала тебе об инспекторе Фостере.

Я надеюсь, что он хотя бы слегка улыбнется, и моя надежда сбывается. Боже, как я его люблю!

Перелетаю через комнату и обнимаю его.

– Только не возводите это в привычку, миссис Робертс. – Марк привлекает меня к себе. – Давай уже продадим эти чертовы бриллианты.

Я с облегчением прижимаюсь к нему и спрашиваю:

– Знаешь кого-нибудь, кто мог бы нам с этим помочь?

Он смотрит на меня сверху вниз.

– А ты?

27. Алекса. Продолжение

Среда, 21 сентября

Охранник выкладывает на стойку ее вещи. Сувениры из прошлой жизни. Мы стоим сзади, чтобы не мешать. Алекса рассматривает свое имущество и расписывается в получении.

Мы наводим фокус камеры на стойку. «Нокиа 6100», один из первых мобильных телефонов, у которого появилось соединение с интернетом. В две тысячи втором о нем мечтали все, Алекса воплотила эту мечту одной из первых. А зарядки нет. Сейчас такую не найдешь.

Алекса открывает коричневую кожаную сумку «Малберри». Просроченные карты «Американ Экспресс», банкноты, монеты. Я задумываюсь, не вышли ли из обращения эти купюры. Пятифунтовые, например, меняли в сентябре, их часто меняют. Сколько кошельков лежит сейчас в тюремном хранилище, сколько пятифунтовых банкнот уже вышли или скоро выйдут из обращения!

Черный складной зонт. Полпачки жевательной резинки «Ригли Экстра». Выцветший проездной. Вся ее жизнь.

– Спасибо большое.

Алекса тепло улыбается охраннику из Тринидада. Они, похоже, неплохо ладили.

– На здоровье, солнце. Хорошего тебе дня. Очень надеюсь никогда больше тебя не увидеть; ну, ты меня понимаешь.

Он гортанно смеется и улыбается стоящей перед ним красивой женщине. Алекса собирает вещи в маленькую кремовую холщовую сумку и направляется к выходу. Она останавливается у двери, последний охранник ее выпускает. Мы с Филом и Дунканом стоим у нее за спиной. Это единственное настоящее освобождение из тюрьмы, которое нам удается записать для фильма. Одна лишь Алекса впустила нас в свою жизнь, и мы чувствуем интимность подобного жеста. Мы выскальзываем под дождь, камера направлена ей в спину. Алекса выходит в осеннюю сырость, дверь захлопывается. Она на свободе.