Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

— Понятно? Теперь далее: «Для чего мы хотим, чтобы власть перешла в руки Советов рабочих и солдатских депутатов? Первой мерой, которую они должны осуществить, является национализация земли… Надо отменить частную собственность на землю… Эту меру провести со старым государственным чиновничеством невозможно…» Это, товарищи, слова Ленина. Это — программа, с которой наша партия обращается к массам. Так кому же вы станете разъяснять эти задачи? Самим себе? Вы в них и так убеждены. «Коллегам» по объединенной организации — меньшевикам? У них своя линия — как бы нас положить на лопатки. Один выход у нас — идти в Советы, идти к трудовому народу.

Дверь в комнату распахнулась, втиснулись через порог разом несколько человек:

— Там уже все в сборе — требуют докладчика.

— Где? — поднялся Кульков.

— А прямо на арсенальском дворе. Все мастерские бросили работу — и туда. Никакой цех такую толпу не вместит. Так что надо бы начинать… А докладчик уже подготовился, сможет?

— Конечно! Что за вопрос? — поднялся навстречу Фокин.

На заводской территории Игнат оглянулся, увидел через решетку забора ствол пушки на Московской, спросил:

— Правильно я определил про себя, когда к вам шел, — пушки времен наполеоновской войны?

— Они самые, — подтвердил Кульков.

— Говорят, на Бородинском поле каждое четвертое орудие и четвертое ружье в русской армии было с клеймом нашего арсенала, — поспешил вставить Семен Панков. — Брянский арсенал сама царица Екатерина Вторая основала. Считай, двести лет назад. А до Екатерины Петр Великий, когда приезжал в Брянск, велел на этом месте, где сейчас мы идем, корабли строить, чтобы по Десне и Днепру спускать их к Азову, воевать с турком. Так что наш арсенал — самый старинный завод в брянских краях. Это уж потом появились мальцевские заводы в Людинове и Дятькове, губонинский в Бежице… Кульков шагал рядом, хмыкнул:

— Чего раскудахтался: то о царях, то теперь о заводчиках-капиталистах?.

— Да он разве про них? — подал голос шедший позади долговязый, кого Кульков представил как Антона Карпешина, третьего арсенальского большевика, до сей минуты не проронившего слова. — Кто пушки лил тогда и теперь? Мы, мастеровые. Значит, и Семенов сказ — про нас, пролетариев… Только теперь, я так понимаю, с артиллерией нам надо кончать. А то, что ж, Ленин против войны, а мы — нате вам, буржуи, пушечки, чтобы вы ими серую скотинку, нашего брата, рабочего и крестьянина, значится, на позициях в мясо превращали? Потому предлагаю прямо сейчас на митинге принять резолюцию: «Учитывая настоящее положение момента, немедленно приступить к производству орудий характера мирной жизни».

— Прямо так: поднять руки — кто против, кто за? — обернулся Фокин. — Если бы все таким способом решалось, мы бы с вами давно уже переделали жизнь, как того хотим сами! Сейчас вы проголосуете свою резолюцию, но изменит ли она существо дела? Во-первых, примет ли ваши требования администрация? Под военные заказы уже взяты кредиты, машина, как говорится, на полном ходу да и отношение к производству пушек и к войне у начальства совсем иное, чем у рабочего класса. А во-вторых, все ли рабочие так просто откажутся от высоких заработков, связанных с военными заказами? Жизнь дорожает с каждым днем, а им — семьи кормить.

Карпешин растерянно глянул на Кулькова и Семена. Кульков поддакнул:

— В данный момент так получается: всему голова — не голова, а рабочее брюхо. Так что…

— Выходит, жизнь — поперек сознания? — вроде досказал Антон фразу Михаила. — Прямо заколдованный круг! И ничем его не разомкнуть?

— Только не волшебной палочкой, — ответил Фокин. — Она лишь в сказках существует. А разорвать круг можно! К примеру, правильная мысль пришла вам в голову — хватит работать на войну! Но рядом с вами тот, кто об этом еще не задумался. Постарайтесь передать ему свое убеждение. Он же как по цепочке — следующему. И так — пока не научится правильно мыслить и действовать большинство. Впрочем, с этого я как раз и начну сейчас свой доклад. Смотрите-ка, и в самом деле целое людское море. Молодцы, быстро развернулись!..

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

— Опять за семь верст киселя хлебать? — Николай Федорович задает вопрос спокойно, как бы между прочим, а чувствуется — недоволен. Все дети — уже не малая ребятня. Клавдия при муже в Питере, Шурка с женой Анной и трехлетней дочкой Раисой здесь, в отцовском дому, Алексей и Митя в выпускном классе гимназии. Да и другие — всего ведь девять сынов и дочерей — в самостоятельном возрасте.

Но на тебе — воскресный день, когда все бы должны в сборе, а их на аркане не удержишь: с утра кто куда!

Мите всегда становится смешно, когда собирается в Брянск: отец тут же про семь верст и кисель. Семь верст — как раз расстояние от их поселка Бежицы до города, а «киселя хлебать» — значит болтаться по всяким митингам и собраниям

— Нет, сегодня не «кисель». Договорились с Володькой Швецовым у них в техническом училище концерт устроить.

— Знаем мы эти концерты: вернешься — не наговоришься о том, кто там в Брянске выступал, к чему призывал.