Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Все для транспорта, товарищи! Все на работу. Рабочий — к станку, стрелочник — к стрелке, конторщик — к перу, инженер — к технике! Умеющие держать иглу — беритесь изготовить теплую одежду для паровозных бригад из казенного материала, Каждому есть место в рядах борцов за хлеб! Довольно ожидать и надеяться на каких-то избавителей. Они не придут. Но если и дальше мы будем спать, могут прийти душители. Нужно самим взяться за работу. Дело спасения рабочих — есть дело рук самих рабочих!..»

Под воззванием подпись Игната. Но и без подписи многие узнают, кто это написал.

Каждый день Игнат выступает в депо, на Брянском заводе, где вовсю идет ремонт паровозов, в железнодорожных поселках. В руках у него — ежедневная сводка Наркомпути: первого марта не было ни одного маршрута на железных дорогах, десятого марта уже прошло сорок семь поездов с хлебом.

Первые эшелоны прибыли на станции Брянска, чтобы следовать дальше — на Питер. Еще усилие, еще порыв энергии, и голод отступит. Так зовет Игнат всех рабочих промышленного района, главная продукция которых — паровозы, вагоны, главное дело которых — бесперебойная работа железных дорог.

С Брянского завода, из Паровозной Радицы, из депо Риго-Орловской и Льговской железнодорожных станций уходят и уходят новые и отремонтированные паровозы. Но их надо больше и больше. Чтобы подвезти хлеб Москве и Питеру, чтобы накормить брянский рабочий класс.

И накормить, одеть, обуть двадцать пять тысяч красноармейцев запасных полков, готовящихся к отправке на фронт, расквартированных в воинских бараках рядом со Льговским вокзалом…

Семен Панков свертывает козью ножку, подходит к форточке, выпускает струю дыма в морозный воздух, а дым валит в комнату. Семен чертыхается:

— Ты его — от себя, а он к тебе. Так вот и голод… Где же взять хлеба, чтобы полкам хватило хотя бы на неделю?

Митя тоже подходит к окну. За стеклом не менее ста однообразных бараков — воинский городок. Снег между строениями утрамбован — то возле одной, то возле другой казармы, как воронки в омуте, возникают стихийные митинги: «Даешь хлеба!..» Пока их немного, таких сборищ, но растет тревога, чувствуешь, как в спину тебе — > острые взгляды, иногда — смачное словцо.

Сейчас солдаты на учебном плацу, вон там, правее бараков.

А прямо, если глядеть за линию бараков, — станция. Там целые переплетения сизых стальных путей и на них — вагоны.

Чаще пустые, только после ремонта, но изо дня в день больше тех, что с зерном, мукой, прочим продовольствием. И все — проходящие.

— Вот он, хлеб, — произносит Митя вслух, — рядом. До льговских путей — рукой подать. Но те вагоны не возьмешь, у них — другие адреса назначения…

— А ты, Мить, голова! — неожиданно раскатисто смеется полковой комиссар Панков. — Даром что делопроизводитель, а голова! Быть тебе комиссаром, гимназер! Ну-ка, подсупонивайся, и айда на железную дорогу.

Председателя Льговского поселкового совдепа Синичкина разыскали быстро. Сидели они в маленькой конторке вагонного депо втроем — председатель партийной железнодорожной ячейки машинист Гущин, Синичкин и Григорьев Виктор, бывший прапорщик, ныне председатель железнодорожной ЧК.

— Воровство у нас на станции, — поднялся из-за стола Синичкин. — Матросы и солдаты с бронепоездов, которые прибывают в Бежицу на ремонт, везут мешки с мукой, крупой, с чем попало. А отсюда жулики им из государственных складов — керосин, гвозди, листовое железо, ламповое стекло, красноармейское обмундирование. Целую банду обнаружили — конторщица участка службы движения Свиблова, а с нею заодно телеграфист Калин и начальник депо Витинг. Ему дело передали, — кивнул в сторону Григорьева. — А в твоем хозяйстве, комиссар, какие новости? Слыхали, мутит кто-то ваших красноармейцев, митингуют они. Гляди, как бы не взбаламутились, не устремились курочить на станции то, что им не принадлежит.

— Я к тебе, Семен Митрофанович, почти по этому самому поводу, — Семен присел на табуретку. — До курочения пока далековато, но ты прав — ухо надо востро держать. Так что, братцы, выручайте. Сколько можете дать гарнизону взаимообразно хлеба?

Синичкин опустился на стул, почесал затылок и переглянулся с товарищами.

— У нас ведь тоже в обрез, — откликнулся Василий Гущин, — Двести граммов ситного без жиров и масла на каждого работающего. Когда в рейсе, добавляют машинистам и кондукторам еще по столько же — паек. Правда, железнодорожникам разрешено кое-что привозить в порядке самозаготовок. Но опять же в счет государственного снабжения.

— В общем, — вставил Синичкин, — тысчонка пудов в запасе есть. Но то ж на случай перебоев.

— А у них уже эти самые перебои, — Григорьев оглядел друзей. — Осенью делились с украинскими железнодорожниками, которые бастовали против германа и скоропадчины, Богунскому полку отпускали. А тут — под боком… Так что пудов восемьсот довольно тебе будет на первое время, комиссар? Конечно, взаимообразно. Дело наладится — вернете.

От такого разговора лицо Мити запылало жаром: вот, оказывается, о чем подумал Семен, когда он ему сказал о вагонах с хлебом!