Неделя на Манхэттене

Очень хотелось получить к этому тарелку африканской еды, мы заглядывали в местный общепит, но, несмотря на уверения Интернета об улучшении репутации района, даже бродвейские кафешки выглядели по сравнению с гарлемскими стерильными. Да и за столиками сидели такие рожи, что хотелось сперва незаметно пройти мимо, а потом бежать, не оборачиваясь.

Не верьте, когда пишут, что Гарлем превратился в район богемы. Может, упиваясь криминальным драйвом, здесь и сняли недорогое жильё какие-нибудь хип-хоперы и соул-дивы, но подъезжают к нему вечерами с задраенными окнами и впрыгивают в подъезд. А легкомысленные белые туристы, гуляя по Гарлему в сумерках, по-прежнему попадают в лапы подростков на роликах, и если не успевают быстро вскочить в вагон метро, получают увечья и впечатления на всю оставшуюся жизнь.

Возле входа в это самое метро 125 th Street стоял лоток с безголовыми бюстами-манекенами иссиня-чёрного цвета в ослепительно белых майках. Из декольте маек сияли бусы и ожерелья с полудрагоценными камнями и толпились немолодые женщины, примеряя всё это и чуть не вырывая друг у друга из рук. И скажу честно, украшения смотрелись на них интересней, чем на белых, не зря гарлемский слоган гласит «чёрная кожа – это красиво».

А потом мы уткнулись в магазин, перед которым пестрели разнузданные комоды, разрисованные под зебру или инкрустированные под Людовиков. Это был «салон африканской дизайнерской мебели с аксессуарами», если считать аксессуарами настольные фонтанчики, созданные упоротыми художниками; матрасы, автомобильные шины, сюрреалистические цветочные горшки, занавески, гирлянды лампочек, огромные деревянные амфоры, свечи, зеркала, картины с голыми белыми бабами, пластмассовые люстры под хрусталь и пластмассовые камни для сада.

Хитом магазина оказался огромный, как платяной шкаф, двустворчатый холодильник, на котором стоял метровый Давид с «античной» героиней, придуманной тутошними дизайнерами. И, несмотря на обнажёнку, смотрелись они добропорядочной семейной парой для спальни или беседки в богатом негритянском садике.

Последним, кого я фотографировала, покидая «криминальный праздник, который всегда с тобой», был пожилой трубач. Играл он изумительно, но в бархатной пасти футляра трубы валялось всего несколько монеток – ему надо было встать «в хорошем» белом районе.

В Гарлеме у него не было перспектив, в Гарлеме всё идеологично. С обложек немакулатурных книг сурово смотрят Мартин Лютер Кинг и лидер чёрных мусульман Малкольм Икс, взявший свою фамилию, чтоб отказаться от фамилии, навязанной предкам, проданным в рабство. Ведь американские рабовладельцы отнимали свободу вместе с фамилией, заменяя её своей собственной. Именно под влиянием Икса боксёр Кассиус Клей назвался Мохаммедом Али, подчеркнув, что у мусульман нет расизма.

Ведь официально отменённая в 1941 году расовая дискриминация реально смягчилась только по части «бумажного пакета» – фейс-контроля, впускавшего в церковь, общественные места и клубы людей, кожа которых была светлее упаковочного пакета.

И при всей крохотности Манхэттена большинство белых ньюйоркцев никогда не посещали Гарлем, а границу Колумбийского университета и Центрального Парка принято считать меловым кругом, за который опасно ступать. Местные уверяли:

– Там нечего смотреть! Гарлем – стандартное гетто. Если хотите посмотреть действительно ужасный район, езжайте в Бронкс. Там бедность и преступность выше! И есть местечки, где девять жителей из десяти умерли от передозировки, пуль и болезней, переносимых крысами! Зато там без декораций снимают кино о временах Второй мировой! Впрочем, не езжайте, вы оттуда не вернётесь живыми!

А туристы заглядывали сюда на двухэтажных экскурсионных автобусах: «Нью-Йорк. Гарлем. Групповая экскурсия без выхода из автобуса для безопасности. 89 долларов». Мы видели пару таких автобусов с пассажирами, разглядывающими жителей гетто из-за стекла, как зверюшек в зоопарке. Хотя гарлемцы вместе и по отдельности, от годовалой крошки до дряхлого старика, смотрелись неиссякаемым парадом индивидуальностей на фоне белых американцев, словно выкрашенных одинаковой пестро-серой краской.

Жан Бодрийяр писал: «Отсутствие индивидуальности лиц в Америке поражает, персонализированных характеров просто нет. За лицами европейцев стоит целый круг собственных, индивидуализированных представлений о мире, людях, политике и культуре. Лица американцев представляют полный контраст, приспособление культивирует бесцветность».

Типичные белые лица на Бродвее и правда смотрелись крайне невыразительными, неподвижными и непроницаемыми, разве что иногда посылали резиновой улыбкой сигнал о безопасности контакта – но таков здесь хороший тон. Признаться, мне и актеры американского кино в силу этого всегда казались на одно лицо.

Историк и социолог Макс Лернер писал об этом: «Американский образ жизни при всей своей внешней энергичности в общем эмоционально не выразителен. Эмоциональное богатство романских народов, к примеру, представляется здесь взрывоопасной несдержанностью».