Неделя на Манхэттене

Бартольди отрицал «египетские» корни «американской Свободы», но ведь и Церетели уверяет, что Петр Великий, – это не переделанный Колумб. Любопытней, почему Бартольди не бросил ни щепотки обаяния в статую Свободы, сделав её немецкой «девушкой с веслом» и тяжёлым подбородком?

Видимо, старался приблизить её к американскому социальному идеалу комсомолки-спортсменки-красавицы-жены-матери-общественницы, с которой позже лепили советскую женщину, сдавшую нормы ГТО. Однако плечистые россиянки, похожие на статую Свободы, так и остались внутри матрёшками. И в этом парадокс трансформации статуи Свободы, сделанной французом с немки для олицетворения «Египта, несущего свет в Азию», в матрёшку, заимствованную русскими у японцев.

Седьмой день

Поездка заканчивалась, хотелось успеть неуспетое. С утра побежали в книжный, стоящий за деликатесным «Zabar’s». По московским меркам, книжный был небольшой, но вполне пятизвёздочный. Подростки тыкали пальцами в привязанные к прилавку гаджеты, а малышня громила специально отведённый уголок с игрушками. Муж закопался в книгах, а я прогулялась по отделам, отметила, что в магазине в основном белое население, и вернулась глазеть на Бродвей.

Роль лавочек, как обычно, исполняли железные заборчики вокруг деревьев. На заборчике дерева справа от меня наигрывал мотивчики из мюзиклов пожилой скрипач в отглаженных рубашке и брюках. Толстенное обручальное кольцо с его пальца запускало в глаза прохожим солнечных зайчиков. Перед ним лежала белая ковбойская шляпа, намекающая, что он «истинный американец».

А слева от меня на асфальте по-турецки сидела девушка в футболке, джинсах и кедах. Рядом валялся рюкзак, стоял пластмассовый стаканчик для мелочи и картонка с надписью «Бездомная голодная поможет любая мелочь благослови вас бог». Девушка была откровенная наркоманка – немытая, нечесаная, с опухшим лицом.

Тут остановился микроавтобус, и раздалась оглушительная брань выкатившихся из него троих ожиревших чёрных. Четвёртый худой остался за рулём, похохатывая над ними. Выкатившиеся поорали, тыкая друг друга в грудь, а потом самый пожилой из них с обречённым видом взял из автобуса листки формата А4, моток скотча и начал обклеивать деревья объявлениями.

Это были не вековые дубы, и лично я оклеила бы их в течение пяти минут. Но пожилой расклейщик прижимался к стволу животом, простиравшимся на два шага вперёд, обнимал дерево и в этой позе ежесекундно ронял то объявление, то скотч. Короче, смотрелся либо как высокопрофессиональный клоун, либо как старательный умственно отсталый. Но коллег это не смешило, видимо, они обклеивали деревья точно так же. Видел бы мизансцену Генри Форд, утверждавший, что только идиоты не смогут в два дня изучить работу в автомобильных фабриках.

Взвалив оклейку на пожилого толстяка, два молодых ожиревших оклейщика интенсивно общались и делали это примерно как дети, сбежавшие из старшей группы детсада. За время наблюдения они поссорились, помирились, достали бутылку с водой, отпили из неё по очереди и чуть не подрались, что при их габаритах выглядело борьбой сумо. Результатом утомительной деятельности бригады из трёх расклейщиков и одного водителя стало оповещение автомобилистов о том, что в воскресенье стоянка здесь запрещена.

Закончив с наклейками, они помчались дальше, врубив невыносимо громкую музыку. А я вспомнила, как сидела в девяностые на семинарах по спасению России и авторитетные экономисты клялись, что во всей Америке производительность труда на 20 % выше, чем в России, что россияне лежат на печи, а американцы работают до кровавого пота. Но за неделю в Манхэттене я так и не встретила ни одного окровавленного представителя сервиса.

Виной этому была оптимизация – в сервис стали брать бог знает кого, лишь бы меньше платить. Мне объяснили, что сегодня из всех, кто едет в США, вкалывать готовы только китайцы – раньше всех едут на работу и последними возвращаются домой. По набору на их подносе в фастфуде легко понять, давно ли человек здесь и насколько встал на ноги – первый год они едят только плошку риса с бесплатным соусом.

Китайцы уживаются со всеми и никогда не выясняют отношений. Русским и итальянцам с ними трудно – привыкли базарить, давать в морду до первой крови, а после брататься и вместе выпивать. Китайцы так не умеют, они молча живут, молча вытесняют из бизнеса остальных и молча убивают обидчиков.

После китайцев по способности работать назвали латинос, индийцев, пакистанцев. А у русских, да и у всего соцлагеря, система ожиданий никогда не совпадает с тем, как оценивает их местный рынок труда. Они считают себя белой костью, но ниши для белых костей заняты здесь ещё до их рождения.

Стоило уехать «оклейщикам», как девушке-попрошайке подфартило. Из магазина вышла итальянская семья – самодовольный пузатый папа, крашенная в запредельную блондинку мама в серьгах величиной с пирожные и два дошкольных ребёнка. Судя по количеству пакетов с книгами, семья была не бедная – книги в Нью-Йорке дорогие.