Неделя на Манхэттене

Потом комфортно выбрать место для могилы и памятник, оплачивать их, пока жив, и быть похороненным по Интернету, когда родственники комфортно оплатят процедуру по Интернету и подключатся к ней в режиме онлайн. Это и есть прожить в США «со всеми удобствами».

Президент Чикагского университета Эрнест Колвелл, создавший термин «одномерный человек», предупреждал в пятидесятые: «Экономическое общество, которое мы строим, принёсет многие блага и в то же время уничтожит объём личности и многообразие социальных типов». А Махатма Ганди писал: «Рационалисты – замечательные люди, но рационализм, претендующий на всемогущество, – чудовище».

И, наблюдая за знакомыми эмигрантами, я убедилась, что чем от большего количества нюансов им удалось отказаться, тем лучше они интегрировались в американский комфорт. Хотя любой разговор при этом начинают с мантры о беспроблемной местной жизни при деньгах, а после этого часами пересказывают проблемы.

После уходящей ввысь гробины Рокфеллер-центра хотелось отмокнуть в уютном душевном месте, но час пик… ведь американцы – мировые чемпионы по времени, потраченному в пробках. Мы двигались пешком бодрее пробки, заглядывали в общепиты, но их ассортимент всё больше и больше будил гастрономическую ностальгию.

Не то что я не могу прожить трёх дней без родной еды, полно стран, в которых вообще забываешь о еде или о том, что она другая, потому что вкусно. Но почти всё, что удалось съесть на Манхэттене за эти дни, казалось таким же бездарным, как и почти всё, что там строят и носят.

Слово «Манхэттен» произошло от индейского «манна-хата» – холмистый остров – но найти хоть крошку индейской еды нам не помогли все существующие поисковики. В общепите не было ни кукурузного, ни бобового хлеба; ни суккотажа из бобов «лима», помидоров и кукурузы; ни блюд из знаменитого пиммикана; ни лепешек из кукурузной муки и кленового сахара; ни суфле из желудей, о которых я начиталась перед поездкой.

Везде царили версии булок в котлете, а ещё второсортная итальянская, французская, индийская, китайская, японская, африканская и прочая кухня. Так что организм готов был отдать любые деньги за тарелку щей или борща.

Про знаменитый «Русский самовар» Бродский писал:

Зима. Что делать нам в Нью-Йорке?
Он холоднее, чем луна.
Возьмём себе чуть-чуть икорки
и водочки на ароматной корке…
Согреемся у Каплана…

Бродский ходил туда есть пельмени, котлеты, гречневую кашу, холодец, винегрет и жареного гуся. Но местные отсоветовали, сказали, что золотые годы заведения позади. Мы прошуровали сквозь кучу безликих улиц в поисках гигиеничного и душевного общепита и набрели на «бар натуральных супов» в магазине биодобавок.

Он был стерилен, но выглядел сектантски. Ящички с биодобавками доходили до потолка, а супы наливались в стоячем баре в белые пластмассовые миски. Они даже съедобно пахли, но едоки супов были подобраны, как герои фильма ужасов – то за двести килограммов, то в неравном бою с анорексией. Ели они свои супы с таким выражением лица, словно молятся, и смотрелись психически неизлечимыми.

Мы побрели прочь и снова уперлись в лампочное буйство Таймс-сквера. Больше всего лампочек сияло над Макдоналдсом, вход в который в прошлый раз перегораживали культуристы-стриптизеры. Золотые буквы вывески горели на алом фоне, и мы решили глянуть, как выглядит первоисточник российской пластмассовой подделки.

И точно, он был иным – ни грамма белого, и ни грамма пластмассового. Всё оказалось полутёмным, металлическим, старым, ржавым, изношенным, немытым и напоминало пожилую закусочную на провинциальной автозаправке. Форма сотрудникам не полагалась, а дреды молодого подавальщика мели по подносу с едой.

Столиков не было, мы решили, что здесь торгуют навынос, и попросили пакет картошки и по бигмаку с рыбой. Нам подали это на подносе, обласканном дредами, и показали, что надо переться по крутой лестнице на второй этаж. На втором этаже «недоступной среды» было также серо и занюханно, а народ жевал, поглядывая в окно на подсвеченную улицу.

По одежде и манерам он ни капли не отличался от народа на 5-й Авеню, где мы невкусно обедали в дорогом ресторане. Не знаю, на чём в этом Макдоналдсе жарили, но картошка оказалась несъедобной, а рыба в бигмаке – не второй, а восемнадцатой свежести. Стоило всё это в три раза дороже, чем у нас.

Читала, что по правилам хранения и срокам годности в США ежедневно выбрасывается 40 % приготовленных продуктов, а стоимость выброшенного достигает 100 000 000 000 долларов в год. Но в большей части заведений, куда мы совали носы, почему-то подавалось ровно то, что по накладным уже было пять раз выброшено.