Помощь и сострадание, понятия из далекого прошлого, преданные забвению. Многое, что почиталось в далеком прошлом, оказалось ненужным и даже вредным. Даже заповеди Господни в этой стране преданы забвению, пренебрежение этими заповедями стало нормой, что говорить о помощи и сострадании, если ложное свидетельство стало инструментом достижения не только личной выгоды, но и уже привычно используется для целей политической целесообразности.
Может оттого в начале войны так не хватало опытных армейских командиров, по той же причине не хватало квалифицированных руководителей на предприятиях. Вероятно, они думали и задавали вопросы и те, кто пытался найти на них ответы, в большинстве своем в скором времени валили лес, рубили уголь или даже мыли золото вдали от родных мест. Остальным пришлось привыкать к мысли, что добиваться истины и справедливости в этом мире все равно, что биться головой о стену.
Арсений понимал, что мучавшими его вопросами и размышлениями лучше не делиться даже с самыми близкими людьми. Он понимал, что и отец и Анна тоже по-своему оценивают окружающий мир, но говорить с ними об этом он сам себе отказывал, молчал и делился своими мыслями только со звездами, стоя у открытого кухонного окна.
Анна не могла не заметить, что Арсения мучают ночные беспокойства, она относила их к переживаемым военным воспоминаниям, окружала его заботой и вниманием, старалась отвлечь от мыслей о недавнем прошлом. Они как никогда раньше часто стали ходить по музеям выставкам и театрам. Очень скоро после возвращения с фронта Арсений вернулся к работе на студии, прошлые военные воспоминания стали постепенно вытесняться ежедневными рабочими заботами.
От документального послевоенного кино руководство студии, да и вышестоящее руководство ожидало оптимистического взгляда на победное завершение войны, следовало уделять большое внимание великой роли руководства страны и армии, преданности Родине и героизму Советского солдата. В документальных лентах было рекомендовано показывать разбитого и уничтоженного врага и ограниченно разрушения, которые принес этот враг на нашу землю, но касаться вопроса какой ценой досталась победа и особенно, какими жертвами она была добыта, считалось несвоевременным. Приходилось работать в рамках дозволенного. При этом ощущался усиливающийся контроль выполнения спущенной сверху директивы.
Арсений позволял себе обсуждать происходящее на студии только с Александром, который также делился с ним тем, как обстоят дела в московских театрах. Театры также чувствовали повышенное внимание руководства города к своей деятельности, оказалось, что в подавляющем большинстве московских театров в репертуаре ощущался перекос не в пользу современных советских авторов, и руководство культурой требовало незамедлительно приступить к исправлению сложившегося положения дел. Александру в разговорах с Арсением приходилось только разводить руками:
— В традиции нашего театра постановка классической русской пьесы, как можно отказаться от Островского, Чехова, Грибоедова, Толстого и заменить великие пьесы на то, что предлагают современные авторы?
Арсению, как старшему более опытному товарищу, пришлось ответить назидательным тоном:
— Я надеюсь, ты не обсуждаешь с такой же горячностью это в своем театре?
Александр уже с улыбкой:
— Нет, только с тобой. Меня это волнует, но есть и другие дела. Ты знаешь? Я попросил небольшой отпуск и это не связано с театром.
— Интересно. Ты же только поступил в труппу, как тебя отпустили?
Александр рассмеялся:
— Пришлось немного постоять на коленях. Объяснил, что необходимо повидать кое-кого из фронтовых товарищей.
— Очень интересно. Могу узнать подробности?
— Подробности по возвращении, если все получится. Если не получится, то и говорить не о чем.
— Ладно. Желаю успеха и надеюсь узнать, как уже понимаю, важные подробности.
Александр попрощался и следующим утром отправился в Смоленск. Он поехал туда с надеждой отыскать фронтового товарища, женщину — врача партизанского отряда, Наташу. С Наташей он был знаком совсем недолго, когда попал в лазарет после освобождения из плена, но, даже краткое знакомство, оставило глубокий след в его памяти, а заодно в душе и сердце. Всю дорогу он волновался и размышлял о том, удастся ли ему ее разыскать. Как она его встретит, помнит ли она его? Что он ей скажет? Он сидел у окна вагона, был занят своими мыслями и почти не обращал внимания на пробегающие мимо полуразрушенные деревни и незасеянные поля и только, когда услышал объявление, что поезд прибыл в Смоленск, очнулся и вернулся к действительности.