Недетские игры

В порыве чувств Добрыня попытался обнять её, успокоить, умиротворить, но грозная дева оттолкнула его.

— Не надо, витязь! Я должна научиться сладить с этим сама.

Добрыня отступил. Он, как мужчина и воин, понимал и уважал это. Только одно смущало его, а именно как жить с этим хрупкой девушке, богом созданной, чтобы быть не воином, а ласковой, любящей матерью и хранительницей очага. Но вот так сложилась его судьба, что досталась ему в спутницы жизни эта нежная и беспощадная Дева-Валькирия.

На землю спустилась ночь. Продолжать поиски, да еще и в разошедшийся снегопад, было бессмысленно. Отряд собрался уже двинуться в деревню, как вдруг из пелены метели появился весь облепленный снегом изнуренный всадник. Увидев людей он остановил лошадь и кулем повалился на землю.

Глава 5

Было уютно и тепло. Легкий ветерок трепал волосы приятно касаясь лица. Где-то слышался шум воды, она качала и убаюкивала. И было так хорошо, что не хотелось открывать глаза. Но они открылись.

Данила лежал на чём-то мягком, пахло свежим сеном и елью. Боясь делать резкие движения он осторожно огляделся. "Наверное я в раю", отстранённо подумал он. Над ним тесно сплетались ветви исполинского дерева. И больше ничего не было видно. Данила сел. Деревянный, не крашеный пол. Стен нет.

Он встал и сделав несколько шагов понял, что находится на гигантской ветви дерева, держащей деревянный настил. Оглядевшись он увидел полукруглую дверь, вырезанную прямо в стволе. Дверь открыта настеж, за ней темнота. Он обернулся и увидел свой лежак — топчан, набитый, скорее всего, сеном. Вернулся и снова сел. От небольшого усилия в несколько шагов задрожали ноги. Голова слегка кружилась. Ощупав её руками Данила понял, что она перевязана.

— Ложись-ка, парень, а то свалишься, потом костей не соберёшь.

Данила обернулся на голос. На краю деревянной площадки, около лесенки, ведущей вниз, которую он не заметил, стоял высокий мужчина. Белая борода по пояс и длинные белые волосы. Длинное, бесформенное одеяние до пят и посох в руке показались знакомыми.

— Гендольф?1

Мужчина рассмеялся.

— Нет, не угадал. Меня зовут Радогост.

Данила ничего не понимал. Мысли расползались и никак не хотели собираться в кучу. Он совершенно не помнил, как сюда попал.

— Где я?

— Это убежище, куда никто, кроме тебя не может попасть. Здесь тебе ничто не угрожает. — Голос был ясен и молод.

Человека нельзя было назвать стариком, но и молод он не был. Бесстрастное лицо, ни доброе, ни злое. Глубоко посаженые серые глаза под лохматыми, белыми бровями, смотрели как будто внутрь себя, казалось, что они видят самую суть. Прямой нос и высокий лоб.

И все-таки это был старик, но держался прямо, был высок и широк в плечах. На нём лежала печать чего-то невыразимого, недосягаемого. Он несомненно был человеком, но был уже далек от мира людей. Данила на миг оторвался от созерцания этого странного лица. Он никак не мог сосредоточиться, от слабости и голода его начинало подташнивать.

— Погоди, не спеши вставать. Всё ещё узнаешь. А пока ложись, я сейчас сделаю тебе поесть.

Данила послушно лёг. Это было так хорошо, делать то, чего тебе говорят. Как это здорово ни о чем не думать, ничего не помнить…. Ничего не помнить! Кто я, где я? Как я сюда попал? Заснеженный лес, лохматые люди с длинными руками, его тащат… Пёс летит, нацелившись в глотку, но бандит отмахивается о него дубиной, и он кубарем летит в снег. Вкус крови на губах. Пёс… Это мой пёс! Мой друг, Цукат. Лежит там, в снегу…. И вдруг, как ток пробежал с головы до пят. Цукат! Он погиб, спасая его! Он опять, который уже раз, бросился спасать его и…. Отчаяние подкатило к горлу, как и тогда, на краю обрыва, бессилие и ярость, и страх, и боль…

— Я жив!

— Кто это?

— Я! Я тут, внизу. Никак не могу залезть.

Данила встал, боясь поверить в ещё одно чудо, подошел к краю помоста и осторожно взглянул вниз. Там, стоя передними лапами на почти вертикальной лестнице, ведущей на помост, стоял Цукат, весело и быстро виляя обрубком-хвостом. Данила не верил глазам! Он жив!!! С отвисшим, опухшим ухом, но жив! Жив!!! Пёс не отрываясь глядя на друга всё пытался залезть, цепляясь передними лапами за перекладины, но у него не получалось.

— Не лезь, ты лапы поломаешь, я сам, — Данила неуклюже начал спускаться по лестнице вниз, — жди там, я сам спущусь к тебе.

Наконец друзья обнялись. Мягкий язык привычно слюнявил Данилино лицо, лапы стояли на плечах и не было ни одного существа на свете, которое так могло выражать своё счастье. Душу Данилы наполнила радость и вместе с ней, как будто прибавлялось сил. Он опустился на колени перед собакой и без устали гладил любимую, плюшевую головушку. И радость светилась на мальчишеском лице.

— Никогда, никогда больше не покидай меня!

— Я не смогу быть с тобой всегда, — прозвучал в его голове грустный голос Цуката, — я бы очень этого хотел. Но собачий век короток. И мне придется уйти от тебя.

Данила прижался лбом к собачьей голове и крепко обнял за шею.

— Я знаю…, знаю…, не говори мне этого! Это случится ещё не скоро! А пока ты жив! Это самое главное!