Ближе к вечеру подъём стал круче и тропа стала выводить всадницу к обрывам, откуда, как на ладони была видна вьющаяся серпантином лента дороги, по которой она совсем недавно проехала, и постоялый двор, где она останавливалась ночевать. И постоялый двор, и дорога казались такими маленькими, словно игрушечные, и было удивительно интересно смотреть на них с высоты.
Но самым чудесным было море. Выбежав из леса, тропа делала очередной поворот, вниз круто обрывалась пропасть, а впереди, сколько хватало глаз, лазурным блеском, сияла пустота и в ней огромным оранжевым шаром висело раскаленное солнце. Иве на секунду показалось, что она парит в высоте. Стоя над пропастью, она широко распахнула руки, как будто отдаваясь этому невероятному ощущению. Приглядевшись можно было различить едва заметную линию горизонта, настолько незаметную, что казалось небо и море слились в одно необозримое пространство.
Но вот раскаленный солнечный диск слегка коснулся воды и тут же по ней побежала сверкающая бликами дорожка. Солнечный диск медленно тонул в глубинах. Скоро над водой остался виден лишь маленький, полукруглый кусочек, но и он погрузился в волны, послав последний луч в темнеющее пространство. И светило угасло.
Ива стояла у обрыва прижав руки к груди, как будто боясь, что её сердце выпрыгнет от восторга. Ничего прекраснее она не видела никогда: солнце, отходящее ко сну в морскую пучину, раскрывшую ему свои материнские объятия. Это было волнующе прекрасно.
С последним солнечным лучом на землю опустилась темнота. Дальше продолжать путь было опасно, тропа едва виднелась во мраке. Собрав сухих веток девушка разожгла маленький костерок, больше для света, чем для тепла. Так и сидела она, одна, в темноте, поджав колени и положив на них подбородок, задумчиво глядя, как пляшет огонь, не в силах заснуть от переполнявших её впечатлений. Рядом сонно всхрапывала лошадь, а она всё сидела, одинокая и романтичная, и мысли её были о светлом: о том, как щедр и прекрасен мир и как хорошо, что она видит, слышит и чувствует эту невыразимую красоту.
Но скоро и её сморил сон. Завтра она достигнет цели своего путешествия и предстанет перед Хранителями. А сейчас она спит и видит удивительные и добрые сны, такие же прекрасные, как и её светлая душа.
Глава 7
В маленькое оконце весело светило солнышко. Зар очнулся, когда солнечный луч пробежал по его лицу и коснулся глаз. Он открыл глаза и огляделся. Он лежал в маленьком бревенчатом помещении, у окошка стоял стол, на котором были разложены пучки трав и стояли маленькие сосуды с узкими горлышками заткнутые пробками. На каждом сосуде был ярлычок с надписью. Рядом со столом стояла широкая лавка, прикрытая лоскутным покрывальцем. Приятно пахло травами. Из помещения вела низенькая дверь, перед ней лежал половичок, рядом стояли белые войлочные чуни, расшитые цветастыми узорами. У противоположной стены стояла ещё одна лавка, на ней деревянные шайки. Над лавкой, на стене, развешаны дубовые веники.
"Баня", сделал вывод Зар. Он пошевелился, тело слушалось плохо, и хотел попробовать сесть, но в этот момент дверь тихо скрипнула и вошла моложавая старушка. Увидев, что Зар пришел в себя, её лицо расцвело улыбкой.
— Здрав будь, путник! — проговорила она неожиданно ясным, не старческим голосом.
Зар взглянул на неё и утонул в тёплых волнах ничем не омраченной доброты, исходящей их этих необыкновенных глаз. Зар был поражён! За годы, проведенные с Атраксом он совсем забыл, что такое доброта. А сейчас он вдруг вспомнил и будто почувствовал ласку материнских рук. Они обняли, скрывая и оберегая от всех бед, и он отдался им всем своим измученным сердцем. Но видение улетучилось, Зар закрыл затуманенные слезами глаза и бессильно откинулся на подушку.
Он слышал шаги старушки, она подошла и положила руку ему на лоб.
— Жар спал, твоя жизнь вне опасности. Тебе надо немного поесть. Чтобы окончательно прогнать болезнь нужны силы, и мы с тобой будем помогать им быстрее вернуться.
Голос старушки проникал в измученную душу. Зар отвернулся, он изо всех сил пытался сдержать слёзы.
— Не нужно, не держи их в себе, со слезами боль потечет наружу. Я много видела на своем веку мужских слёз и, верь мне, ни один мужчина, их проливший не стал от этого слабее духом. — Старушка ласково погладила его по взъерошенной голове. — Меня зовут Бабушка Ель, я знахарка, врачую людей и зверей в меру сил. Меня призвал Добрыня-витязь.
Уже не сдерживаемые слёзы лились рекой. Всё давно забытое, с таким упорством прогоняемое прошлое вспомнилось и нахлынуло с такой силой, что хотелось снова кататься по полу и выть. Но это переживание было чистое, незамутненное ненавистью к себе, поэтому целительным, хотя и горьким бальзамом упало на душу.
— Я оставлю тебя, юноша, побудь наедине с собой, — сказала Бабушка Ель ласково глядя на него, — пойду, приготовлю тебе поесть. А ты не сопротивляйся, дай себе волю, проживи ещё раз свои беды, дай этому произойти и излиться! Это первый шаг к выздоровлению души, а тело… Стоит только душе захотеть, тело само излечит себя….